– Поди сюда, девочка. Сначала представлю тебя хозяину, – говорит донья Эльвира, направляясь в столовую и жестом показывая, чтобы Хана оставила сумку на скамье в прихожей. – Давай, чего застыла? Иди же, – торопит она Хану.

– Иду.

– Вперед. Ему говори “сеньор”, поняла?

– Да, донья Эльвира.

– Ну давай же!

Донья Эльвира проходит в светлую гостиную через квадратную арку, поворачивает налево и мимо буфета и огромного синего дивана направляется к чему-то наподобие маленькой библиотеки из темного дерева почти во всю стену. На фоне резного дерева едва различима небольшая дверь, придающая гостиной еще более уютный вид. Эта зона отдыха, с массивным столом в барочном стиле и креслом, обитым зеленым английским бархатом, прекрасно гармонирует с остальными интерьерами первого этажа “Голубого дома”. Кресло не пустует: молодой человек в элегантной рубашке, жилете и льняных брюках, кажется, сосредоточенно работает со стопкой документов.

Донья Эльвира прочищает горло, давая знать, что они уже на месте. Она надеется по-быстрому представить хозяину новую служанку. Вот ведь ее кузина додумалась прислать им такую тщедушную соплячку, эту овечку всему придется обучать, даже дышать.

Бедная женщина, она не знает, с кем связалась.

Когда попадаешь в Сантильяну, кажется, что ты покидаешь этот мир.

Этот вход словно гласит: “Не входи”.

Бенито Перес Гальдос (1843–1920. Отрывок из статьи “Сорок лье по Кантабрии”, 1876)

Хакобо Ривейро сидел перед овальным столом в светлом зале, обстановленном скромно, но со вкусом. Он никогда раньше здесь не был и подумал, что это помещение отводилось для встреч с наиболее важными посетителями Института судебной медицины Кантабрии.

Напротив него сидели судмедэксперт Альмудена Кардона и доктор Гаэль Барсена из Национального института токсикологии. Видимо, Ривейро должен был беседовать с обоими в ожидании Клары Мухики, которая все еще не появилась. Вчера она выглядела не очень – то ли слишком устала, то ли простыла. Но если Мухика действительно заболела, то на памяти сержанта такое случилось впервые, а без причины она бы работу не пропустила. Ривейро чувствовал себя странно, обсуждая подробности расследования с Кардоной, но так уж складывались обстоятельства. Медлить было нельзя. Судмедэксперт представила ему опытного специалиста, доктора Барсену, прежде работавшего в отделе токсикологии криминальной полиции, а ныне – в Национальном институте токсикологии и параллельно с этим читавшего лекции и проводившего курсы по своей специальности в других европейских странах.

“Да это долбаный гений всея Европы в том, что касается ядов и отравляющих веществ, и если уж он нам не поможет, то никто другой и подавно”, – думал Ривейро, дожидаясь, когда наконец Кардона и Барсена закончат переговариваться между собой и прекратят перебирать бумаги и изучать на экране ноутбука какие-то данные, смысл которых совершенно от него ускользал.

– Ривейро, – сказала Кардона, – у нас сейчас начнется очень важный конгресс, так что у тебя несколько минут, чтобы задать доктору Барсене все интересующие тебя вопросы об отравлении Давида Бьесго.

Ривейро хотелось подчеркнуть, что это не просто отравление, а убийство, но, учитывая, что времени в обрез, он решил перейти к делу.

– Доктор Барсена, – обратился он к эксперту, спокойно и приветливо смотревшему на него. Глаза доктора были безмятежно голубыми, а густые седые волосы зачесаны назад. – Из вашего сообщения я понял, что убивший сеньора Бьесго яд может быть из тиса. Это так?

– Да, это действительно так. Симптомы очевидны: цвет волос и глаз, rigor mortis, то есть характер трупного окоченения – все свидетельствует об использовании яда. Мидриаз зрачков…

– Простите, что? – перебил Ривейро.

– Расширение зрачка. Зрачки умершего были расширены, губы посинели. Прямо-таки классический случай из учебника.

– Ясно. А как вы пришли к выводу, что это именно тисовый яд?

– Благодаря многолетнему опыту, сержант. Хотя самые быстродействующие и эффективные яды животного происхождения, самые медленные и сложные для распознавания – растительные. Смерть в случае использования последних в целом наступает довольно мягко и почти безболезненно, а ей предшествует что-то вроде погружения в наркотическое опьянение. Однако этот человек умер не так легко: на его одежде обнаружены следы рвоты, а также неконтролируемой диареи, а при вскрытии отмечено сильное воспаление почек и печени, что и стало причиной дыхательной и сердечно-сосудистой недостаточности.

– Но если вы считаете, что тут имел место сильнодействующий, агрессивный яд, то логично предположить, что он животного, а не растительного происхождения?

– Нет. Растительных ядов, действующих так быстро и тяжело, не столь уж много, но они все же есть. Так что если мы убеждены в растительном происхождении яда, то количество вариантов для получения такого сильного вещества значительно снижается, поэтому нам проще установить, о каком конкретно яде идет речь. А чтобы удостовериться, что мы имеем дело с ядом растительного происхождения, достаточно проанализировать содержимое желудка.

– Значит, у вас уже есть результаты экспертизы? – удивился Ривейро.

– А, нет, конечно, они еще не готовы. Вы, разумеется, понимаете, что я подключился к расследованию исключительно по просьбе доктора Мухики, хотя сам уже не работаю в институте и не имею никакого отношения к лабораторным исследованиям. Но я дважды наблюдал, как проявляется действие этого вещества в желудках погибших: тот же цвет, вяжущий запах. Ни с чем не спутаешь. Сеньора Бьесго напоили смертоносным отваром.

– То есть как? Прямо из чашки?! – изумленно воскликнул Ривейро. – Просто взяли и подмешали яд в послеобеденный чай?

– Почему бы и нет, не вижу ничего невозможного. Как бы то ни было, коллега вам уже наверняка сказала, – Барсена кивком головы указал на Кардону, – что окончательные результаты зависят от биохимического и гистологического анализа, в особенности печени. Я просто поделился соображениями, в которых уверен, скажем так, на девяносто девять процентов.

– Неплохой показатель. – Нахмурившись, Ривейро ожесточенно писал в блокноте. – Тогда, с вашего позволения, я попробую структурировать все это, чтобы потом ясно изложить коллегам. Значит… – сержант немного помедлил, словно раздумывая, с чего начать, – если мы предположим, что яд действительно тисовый, где искать исходный материал? То есть, я так понимаю, нужно ведь с чем-то смешать тис, чтобы получить яд.

– Нет, сеньор Ривейро, тис смертоносен сам по себе.

– Но тогда… Господи, да ведь это дерево в Кантабрии есть в каждом парке!

Доктор Барсена улыбнулся – без чувства превосходства, а с сочувствием, видя замешательство сержанта.

– Дерево как таковое не ядовито, ядовиты его листья и семена, в которых содержится чрезвычайно токсичный алкалоид, называемый “таксин”, он способен вызвать, помимо вышеупомянутых симптомов, артериальную гипотензию и остановку дыхания.

– Допустим, а как это работает? Я хочу понять, нужно ли быть экспертом, чтобы приготовить такой яд? Или просто