Полицейские никогда не перемещались по территории Лю Кашо в одиночку. Так, и на пропускном пункте обычно оставалось по три – пять человек. Сегодня в «каменной коробке» дежурили четверо – правда, двое из них, уже убаюканные парами хлороформа, крепко спали. Третий, по несчастью не попавший в руки партийцев, вышел к внутренней стороне ворот, чтобы закурить и перекинуться парой слов с охранниками. Четвертый – тот самый, что усыпил первых двух и был верным приверженцем «Освобождения», – остался в комнатушке и следил, чтобы спящих никто не заметил.

Третий полицейский с вахты и встретил, по несчастью, освобожденцев с телегой. Его не смутило, что трупы вывозили ночью. Чаще так поступали летом, в жаркие дни, чтобы зловоние было не столь ощутимо: трупы обычно вывозили не по одному, а партиями, дабы не было покойным слишком много чести. Но и в другое время года могли действовать точно так же, – особенно когда трупы залеживались в мертвецкой.

– Опять дерьмо вывозите, – сморщился дежурный, завидев освобожденцев с нагруженной зловонной телегой.

– Что поделать, – вздохнула женщина.

Полицейский лихо подмигнул ей, подхватил керосиновую лампу и поднес к телеге; лампа светила тускло. Потом служивый закивал и попросил документы: справки о смерти заключенных и разрешение на вывоз трупов.

Освобожденцы, сохранявшие завидное спокойствие, даже не переглянулись.

– Сейчас-сейчас, – деловито ответил молодой прозектор. – Где же они?..

– Посмотри в том кармане, – посоветовала ему спутница.

– Да, они здесь.

Мужчина протянул три бумажки, полицейский внимательно изучил их – и остался удовлетворен. Он открыл ворота, и освобожденцы толкнули телегу вперед. Сделав знак охранникам, дежурный проследовал за сообщниками. Все еще держа в руках документы на покойников, он сам закрыл первую дверь «коробки».

Казалось, самое страшное было позади, но арка за воротами оказалась хорошо освещена. Полицейский, сопровождавший телегу, вдруг остановился и, приглядевшись, нашел, что она чрезмерно перегружена для трех (как следовало из бумаг) трупов. Не поверив своим глазам, дежурный тут же велел приоткрыть ткань и показать мешки.

Освобожденец вежливо согласился и откинул покрывало.

– Но там же четыре тела! – запротестовал дежурный, мельком взглянув на поклажу: он не хотел лишний раз приближаться к смрадным трупам.

– Три, – возразила женщина.

– Посмотрите сами, – подозвал полицейского прозектор и сильнее отогнул матерчатый угол.

Дежурный нехотя подошел ближе и, чуть склонившись над телегой, освещая себе обзор керосиновой лампой, воскликнул:

– Готов поклясться, там четыре…

Быстрее, чем полицейский успел договорить и дунуть в свисток, прозектор подскочил к нему за спину и резко ударил его в затылок. Освобожденец попал в слабую точку, и полицейский потерял сознание.

И тут же из комнатушки выскочил четвертый дежурный – сообщник партийцев; он и помог затащить служивого внутрь. Несомненно, пробудившись ото сна, дежурные поднимут тревогу, а потому подставному полицейскому следовало бежать вместе с освобожденцами.

– Все правильно, три трупа, – громко сказал он, чтобы это услышала стоящая по ту сторону дверей охрана. – Проезжайте, а я буду сопровождать вас следующих ворот.

Теперь тележку толкали двое мужчин, и та покатилась гораздо быстрее. Так освобожденцы добрались до второй проходной. На внешних воротах, за которыми для партийцев открывалась свобода, дела пошли легче: завидев сопровождающего тележку полицейского, никто не стал сверять количество трупов с указанным в документах числом.

За пару минут телега с трупами, Скольрой и сопровождением оказалась у внешней пропускной – главных ворот Лю Кашо.

– Рано вы! Воз еще не подъехал, – только и сказал один из дежурных.

– Это ничего, – отмахнулся полицейский-освобожденец. – Совсем ничего страшного. Я подожду вместе с ними и за всем прослежу. Не украдут они трупы, это я вам обещаю.

Дежурного это вполне удовлетворило. Он приказал открывать дверь в воротах и выдал своему коллеге керосиновую лампу, дабы вознице с кладбища было легче заметить в темноте повозку с трупами.

Когда за спинами освобожденцев раздался звук закрываемого звонка, они выдохнули. С помощью лампы полицейский-освобожденец просигналил дозорным на вышках, чтобы те не обращали внимания на воз.

С вышек ответили соответствующим световым сигналом.

Отерев пот со лба, проступившего-таки от нервного напряжения к концу пути, беглецы затушили керосинку. Теперь в темноте они стали почти невидимы – и потому надо было действовать еще смелее.

Сообщники спешно покатили тележку дальше. Они уже почти перешли на бег, от чего скрипящие колеса безбожно подскакивали на камнях. Скольра в своем мешке думал, что вот-вот отдаст Всеведущим душу. Но из поклажи по-прежнему не исходило ни звука.

Худо-бедно добравшись до перекрестка, что был недалеко от главных ворот Сен-Элиз-дю-Моранси, освобожденцы скинули лишние трупы на землю.

Там, стоявший на почтительном отдалении от Лю Кашо и незаметный с наблюдательных постов на стенах, их уже поджидал экипаж. Кто-то распахнул дверцу, и молодой прозектор, запрыгнув первым, помог затащить Скольру внутрь. Женщина и полицейский-освобожденец последовали за ним; и едва закрылась дверь, возница звучно хлестнул вожжами коней. Экипаж тронулся, чтобы навсегда покинуть столицу Империи Одельтер.

Сегодняшний день ничем не отличался от предыдущих. Бодрствующий уже целых три часа, с припухшими от недосыпа нижними веками, доктор Арденкранц Манеора вышел в гостиную к завтраку и обменялся с дочерью холодными, как погода за окном, кивками. Кроме этих двоих, к столу никого не ждали вот уже восемнадцать лет, и еще столько же (или больше – в зависимости от того, сколько ему будет отпущено Создателем) Арденкранц не собирался приводить в свой дом новую хозяйку.

Итэльмина, единственный ребенок доктора, в детстве приветствовала его громким поцелуем в щеку. Забираясь к папеньке на колени, она каждый день спрашивала, какую историю он расскажет сегодня. И Арденкранц рассказывал. Об опасных путешествиях в неизведанные земли, о людях-ящерах, о древних героях и диковинных механических изобретениях – а девочка, распахнув изумленные глаза, вдохновенно слушала.

Но то было слишком, слишком давно. Давно ушла эта детская непосредственность, давно в глазах Итэ потух радостный огонек.

Когда-то живая и увлеченная, девочка перестала интересоваться чем-либо, стоило отцу не отпустить ее в магический университет. Проходить обучение в другом месте Итэльмина не желала, а праздная жизнь ей претила, и все это выливалось во вселенскую скуку.

Последние пару-тройку лет они завтракали в молчании: девушка водила по тарелке столовыми приборами, а доктор Манеора неспешно читал газету. Но сегодня привычный порядок канул в небытие.