Кира неожиданно резко встала из-за стола.

– И где это Нюта запропастилась? – В ее голосе звучали досада и даже злость. – Совсем распустились горничные. Вернется Вадик, обязательно скажу ему, что нужно принять меры. – Она глянула на Валю, сидевшую с гордо поднятой головой и пылающим лицом, и проговорила чуть мягче: – Я рада, Валюша, что ты наконец сделала правильные выводы из того, что происходит. Думаю, когда Вадим приедет, вам обязательно нужно объясниться.

Дверь гостиной распахнулась, и появилась Нюта с подносом, на котором красовались три чашки, чайник, сахарница и вазочка с шоколадными конфетами всевозможных сортов.

– Такое впечатление, будто ты готовила званый обед по меньшей мере из пяти блюд, – недовольно заметила Кира, садясь на свое место.

Девушка виновато опустила глаза.

– Простите, ради бога. У Наташи зуб разболелся, делала ей полоскание.

– Пусть к врачу сходит, нечего заниматься самолечением. Ладно, ставь поднос и свободна.

Валя снова, в который раз, восхитилась Кириной манерой разговаривать с прислугой – будто та была от рождения царственных кровей и всю жизнь только и делала, что командовала и распоряжалась, а не скромно трудилась в средней школе. «Мне бы такой характер», – вздохнула она про себя. Горничная послушно поставила поднос на стол и бесшумно вышла.

– Кто какой чай любит? – совсем другим, светским тоном полюбопытствовала Кира. – Кому покрепче, кому послабей?

– Мне послабей, – отозвалась Валя, – еще Антошку кормить.

– А мне, наоборот, покрепче, – попросил Тенгиз.

Он странным образом успокоился, будто выполнил поставленную перед собой задачу и, хоть и не добился результата, все равно почувствовал облегчение. В его глазах больше не было гнева и злости, выражение лица стало бесстрастным и отрешенным.

Кира разлила по чашкам заварку. Потом поискала глазами на столе и досадливо всплеснула руками.

– А молоко-то! Эта дурында забыла подать молочник! Валюша, тебе обязательно нужно добавить в чай молоко, для лактации.

Валя и сама мечтала именно о чае с молоком. Кормление отнимало у ее организма большое количество энергии, восполнить которую могли лишь молочные продукты.

– Я схожу принесу. – Она встала из-за стола, радуясь, что хоть на несколько минут избавится от необходимости находиться рядом с Тенгизом.

– Сходи, дорогая, сходи. Уж прости, что приходится тебя тревожить.

– О чем ты? – Валя улыбнулась Кире и легкой походкой вышла из гостиной.

Она дошла до кухни, залезла в холодильник, достала оттуда нераспечатанный пакет. Вскрыла его, налила немного молока в фарфоровый кувшинчик и вернулась к столу.

Тенгиз и Кира сидели молча, погруженные в свои мысли. Чашка Тенгиза уже была пуста. Валя разбавила свой чай молоком и положила туда три ложки сахара.

– Пожалуй, я поеду, – не совсем уверенно произнес Тенгиз, глядя в пол. – Раз все так плохо…

– Для вас, – с улыбкой уточнила Кира. – Для Валечки совсем даже не плохо, а, наоборот, очень хорошо.

– Да, согласен. – Он скользнул беглым взглядом по ее лицу и тут же снова отвел глаза.

– Может быть, еще чаю? – вежливо, но равнодушно поинтересовалась Кира.

– Нет, спасибо. – Тенгиз решительно поднялся и пошел к дверям.

– Счастливо доехать по такому ливню, – бросила ему в спину Кира.

– Постараюсь. – Он исчез в коридоре.

Кира с облегчением выдохнула и размашисто перекрестилась.

– Слава тебе, Пресвятая Дева Мария! Ну и козел!

– Конечно, козел, – подтвердила Валя, с удовольствием глотая сладкий и теплый чай. – Ты еще зачем-то защищала его.

– Я не защищала, глупышка. Просто не хотела, чтобы дошло до рукоприкладства. Кавказцы – народ горячий, у них от любви до ненависти один шаг. В доме одни женщины, что бы мы стали делать, если бы твой Тенгиз надумал поучить тебя уму-разуму с помощью кулаков?

– Ты, как всегда, права, – улыбнулась Валя. – Тебя, наверное, ученики обожали. Все всегда знаешь.

– Если бы! – Кира грустно усмехнулась. – Школа – это отдельный разговор, лучше сейчас его не начинать.

– А Антошка-то где? – спохватилась Валя. – Ты оставила его в манеже?

– Твой Антошка давно спит сном праведника. Я попросила Наталью покараулить его, хотя, думаю, он проснется лишь к утру.

– Но ведь еще целое кормление.

– Брось, – отмахнулась Кира. – Парню уже девять месяцев, он вполне может обойтись без этого.

– Нет, я все-таки покормлю его, – возразила Валя и неожиданно почувствовала, как у нее слипаются глаза.

Сказывалась давешняя бессонница и колоссальное нервное напряжение, которое она только что испытала в присутствии Тенгиза. Ее буквально клонило к столу, не осталось сил даже чай допить.

– Что с тобой? – встревоженно проговорила Кира, глядя на ее поникшие и обмякшие плечи. – Тебе нехорошо?

– Спать хочется. Так бы и вздремнула часок-другой.

– Так вздремни, в чем проблема? – Кира отодвинула от себя чашку. – Пойдем, я отведу тебя наверх.

– Пошли, – согласилась Валя.

Кира почти волоком дотащила ее на второй этаж. В детской стояла тишина, нарушаемая лишь едва слышным сопением Антошки. Его сонное, ровное дыхание подействовало на Валю еще более расслабляюще. Она с трудом доковыляла до дивана, скинула шаль и свернулась клубком под одеялом.

– Спи, – напутствовала ее Кира.

– Через два часа обязательно разбуди меня. Будет одиннадцать, и я покормлю малыша.

– Разбужу, не волнуйся.

Валя хотела еще что-то сказать, но язык отяжелел настолько, что им невозможно стало пошевелить. Перед глазами поплыли причудливые видения…

…Ей снилась Танька. Она была совершенно здоровая, веселая и босоногая, только остриженная под мальчишку, колючим ежиком. В руках у Таньки был большущий янтарно-желтый банан. Она кусала его острыми, мышиными зубками и пристально смотрела на Валю.

– Тебя выписали из больницы? – спросила та у сестренки.

– А я и не лежала в больнице. – Танька равнодушно пожала плечами и заглотнула зараз половину банана.

– Как не лежала?

– А так. Мамка тебе наврала. Чтоб ты денег побольше слала.

– Ты что такое говоришь, негодяйка! – рассвирепела Валя. – Как тебе не стыдно на мать наговаривать? Вот сейчас как тресну по башке!

– А вот и не треснешь! – с издевкой запела Танька, подскакивая на одной ноге и тряся пустой банановой кожурой. – Не треснешь!

– Почему это? – с подозрением спросила Валя.

– Потому! Обманули дурочку на четыре курочки! Обманули дурочку на четыре курочки!

Валя замахнулась, чтобы дать вредной Таньке тумака, но та ловко увернулась и исчезла.

Валя недоуменно пошарила вокруг себя глазами, но сестра как в воду канула. Вместо нее по грязной, истоптанной тропинке к ней приближался путник, усталый, заросший темной бородой.

«Видать, издалека идет», – мелькнуло в голове.

Путник поднял лицо. Выбившееся из-за облаков скупое солнце осветило его, и она узнала Вадима. От радости у нее перехватило дыханье.

– Ты приехал! – Валя бросилась к нему, повисла на шее, стала целовать: в лоб, в виски, в колючие, небритые щеки.

Вадим молчал, глядя на нее