— Старшина, слышишь меня? Нас «ястребки» сопровождают. Так что не дрейфь, не сожрут гансы! Ты, главное, держись, скоро приземлимся. Андрей?

— Понял, — очень тихо ответил стрелок. — Я постараюсь.

Все последующее время полета экспат сидел как на иголках, с ненавистью поглядывая на часы. Минуты тянулись невыносимо долго, стрелки словно застыли на месте. Пару раз Григорий только неимоверным усилием воли останавливал начинающийся процесс трансформации — настолько его выводило из себя собственное бессилие, отсутствие возможности оказать помощь раненому товарищу.

Оказавшись, наконец, над родным аэродромом, Дивин сразу, без привычного круга, зашел на посадку. Машина сильно ударилась о землю, как он ни старался приземлиться как можно более мягче, понеслась по взлетке, едва-едва реагируя на его команды. Чиркнула крылом по сугробу, подняв снежный фонтан, прокатилась еще несколько метров и устало замерла, будто исчерпала все силы.

Экспат быстро освободился от привязных ремней, отстегнул парашют и, поминая тихим незлым ласковым словом чью-то мать, с усилием сбил назад фонарь. Выскочил на крыло и метнулся к месту стрелка. Ствол пулемета нелепо задран вверх, кабина порядком раскурочена, а самого Пономаренко не видно. Дивин перегнулся через борт, не обращая внимания на торчащие осколки стекол.

Старшина скорчился на полу и тихонько постанывал. В глаза бросились пятна крови на щеке и темное пятно на левом плече. Григорий ухватился за воротник комбинезона и потянул стрелка на себя. Тот вскрикнул и обмяк — видимо, потерял сознание.

— Осторожно! — закричал подбежавший Свичкарь. — Давай вместе, командир.

Вдвоем они извлекли стрелка из кабины. К штурмовику уже подъехала санитарная машина. Из кабины выскочил полковой эскулап, а двое бойцов тащили из кузова брезентовые носилки.

— Кладите его, — суетился врач, — только, ради бога, аккуратнее. Вот так. А теперь несите в машину, и срочно ко мне! Лейтенант, вы ранены? — он обратил внимание на Дивина.

— Нет, со мной все в порядке, — вяло ответил экспат. — Доктор, как он, жить будет?

— Разберемся, — врач повернулся, разом потеряв всякий интерес к Григорию, и полез в машину вслед за носилками. — Но вы потом ко мне загляните на всякий случай! — крикнул он уже из кузова.

— Ладно, — отмахнулся от него младший лейтенант.

— Хорошо тебя приласкали, командир! Скажи, как ты на нем вообще летел?

Григорий обернулся. Свичкарь с задумчивым видом разглядывал самолет. Дивин перевел взгляд на машину, судорожно сглотнул, медленно обошел ее по кругу, и холодок запоздалого страха пробежал по спине.

Правый элерон полностью отбит. В левом — пробоина примерно двадцать на пятнадцать сантиметров. Правая половина руля высоты совершенно разбита. Поперечные пробоины в киле достигали, на глаз, тридцати сантиметров. Полотняная обшивка руля поворота сорвана. Лонжерон центроплана поврежден в нескольких местах. Фонарь вдребезги разнесен пулеметной очередью. Множество пробоин и в планере самолета.

— Это ж сколько раз в тебя попали-то? — прищурился техник. — Эй, хлопцы, — окликнул он застывших с разинутыми ртами оружейника и прибориста. — А ну, давайте-ка вместе посчитаем.

Дивин потянулся за папиросами. Но не успел закурить, как на него налетел Малахов в компании с весело гомонящими летчиками и стрелками.

— Живой, Кощеюшка! — облапил друга комэск. — А я уж думал, что тебя «мессы» срубили! Нас-то тоже погоняли изрядно, едва отбились — хорошо, «маленькие» на выручку подоспели. Глянули, а тебя нет… Итическая богомышь, вы только посмотрите! — капитан заметил состояние дивинского штурмовика и остолбенел. — Пономаренко жив?

— Ранен, — тихо ответил экспат. — Сейчас отдышусь маленько и пойду проведаю его в санчасти. Ну что, сколько там, Миша?

Свичкарь озадаченно скреб в затылке, сверяя свои подсчеты с результатами других техников.

— Ерунда какая-то, — доложил он. — У нас тут вышло — плюс-минус — около ста пробоин. Как же ты летел, командир?

— Ну что ты заладил: «как» да «как», — криво усмехнулся Григорий. — Не знаю! Леш, а у нас вино осталось? Ну то, что нам пехотинцы подарили?

* * *

— О чем ты? — удивился Малахов. — Какое вино, тут две, а лучше сразу три наркомовские нормы нужно. Ты ж, по сути, заново родился. С такими повреждениями прилетел, да еще и сесть умудрился. Свичкарь, просвети нас — вы его машину ремонтировать возьметесь?

Техник переглянулся с товарищами и решительно ответил:

— Нет! Ее теперь только на списание. Снимем мало-мальски уцелевшие узлы, приборы — и в утиль. Бесполезно ремонтировать, пустая трата времени и сил. Ты уж извиняй, командир, — добавил он виновато.

— Брось, Миша, — экспат наклонился, зачерпнул немного снега и, зашипев словно разъяренный кот, энергично умылся им. — Я и сам вижу, что «четверка» свое отлетала.

— С тобой точно все в порядке? — подозрительно осведомился капитан, глядя на окрасившийся в розовый цвет снег в руках Дивина. — Может, доктору показаться?

— Ерунда, — фыркнул Григорий, — несколько пустяковых царапин. А про вино я у тебя спросил не для себя. Хочу на аэродром к истребителям съездить и ребятам тамошним проставиться — если бы не они, то хана нам с Андрюхой. Гарантированно!

— А, — кивнул Малахов, — понял. Что ж, дело хорошее. Тем более, что ты теперь все равно безлошадный, так что не вижу препятствий. Думаю, и Батя тоже возражать не станет. Съезди. Только мой тебе совет, лучше коньяк возьми.

Когда летчики осматривали один из освобожденных нашими войсками городов, к ним подошли несколько красноармейцев во главе с лейтенантом в коротком ватнике. Поздоровались, поинтересовались, на каких именно самолетах летают товарищи летчики. Узнав, что на «Ил-2», неожиданно пришли в бурный восторг, долго трясли руки, благодарили.

Оказалось, что во время недавних боев на подступах к городу эту стрелковую часть прижали к земле плотным огнем вражеские доты. Красноармейцы залегли на снегу, не смея поднять головы, и не чаяли уже выбраться живыми из этой передряги.

— А тут несколько «горбатых» откуда ни возьмись, — улыбался лейтенант. — Низко-низко, чуть ли не у нас по головам прошли и как врезали фрицам! От них только рожки-ножки во все стороны полетели. А мы, как такое дело увидали, поднялись и одним броском в город ворвались. Выручили, ребята! Очень здорово выручили!

— Да ладно, — смущались пилоты, — что такого — это же наша работа. Сегодня мы вас, а завтра, не дай бог, плюхнемся где-нибудь поблизости, ваш черед наступит нам на подмогу идти.

— Нет, братья-славяне, — засмеялся лейтенант, — вы уж лучше не падайте. Летайте там, повыше, и нас огоньком, огоньком поддерживайте! Глядишь, так бесноватому хребтину сообща и переломим. Кстати, не побрезгуйте, мы тут от лица всех наземных войск хотим отблагодарить вас, как положено. Эй, старшина, одна нога здесь, другая там — быстро сюда пойло трофейное волоки! Накрыли тут, — пояснил он задорно, — штаб или склад — хрен поймешь. Они драпать собрались, шмотки свои погрузили, да не вышло — мы раньше подоспели. В одном грузовике кучу ящиков с бутылками обнаружили. Думали, водка или шнапс ихний, а оказалось — вино. Политрук наш вылить собирался, а я не дал. Решил приберечь на подарки. Вот, как чувствовал, — белозубо улыбался пехотинец. — Так что уважьте, не побрезгуйте!