Один из гостей графа невольно привлек внимание Моны своей яркой индивидуальностью, впрочем, если судить по его виду, весьма порочной. Худое, гладко выбритое лицо пугало болезненной желтизной, глаза утопали в глубоких глазницах, вокруг которых залегли не менее глубокие морщины, явные признаки бурного прошлого, хищно поджатые губы выдавали натуру чувственную и жестокую. Он разглядывал собравшихся с плохо скрытым презрением, и в этот момент их глаза встретились. И хотя Мона сразу же отвела взгляд в сторону, было уже поздно. Незнакомец с присущей подобным сборищам бесцеремонной раскованностью направился прямо к ней.

– Позвольте поприветствовать очаровательную незнакомку, почтившую нас своим присутствием! – проговорил он хрипловатым голосом, под стать его внешности.

– Благодарю вас! – холодно кивнула ему Мона и продолжила разговор с Сэлли, сидевшей рядом. К несчастью, Сэлли была знакома с этим человеком и тут же с нескрываемой гордостью продемонстрировала это остальным гостям.

– Мистер Сантама! Когда же вы, наконец, согласитесь нарисовать мой портрет?

– Вы слишком правильная для меня, мисс Сэлли! Моя кисть привыкла к более грубым натурам. Попросите Сержа! С его славянской тягой к возвышенной красоте он с удовольствием воспроизведет ваш прекрасный образ истинной тевтонки. А вот вас, – художник повернулся к Моне. – Вас я бы нарисовал с огромным удовольствием, прелестная леди. Скажем, в образе Дафны, пытающейся убежать от Аполлона. У вас случайно нет любовника, преследующего вас своими домогательствами?

Подобная дерзость заставила Мону вспыхнуть до корней волос. Ни известность художника, ни его лестное предложение не поколебали ее решимости немедленно поставить наглеца на место. Она с достоинством поднялась с софы и небрежно бросила:

– Боюсь, у меня нет времени позировать вам.

После чего гордо удалилась, сделав вид, что не заметила, какая злость блеснула в глазах Сантамы и как еще сильнее обозначились жестокие складки в уголках его губ.

Между тем вечеринка шла полным ходом, и гости развлекались вовсю. Кто-то танцевал под аккомпанемент одинокого пианиста, чье исполнительское мастерство вызывало заслуженные аплодисменты восторженных слушателей, сгрудившихся у рояля. Кто-то разыгрывал перед публикой забавные сценки с элементами буффонады, сопровождавшиеся громким смехом зрителей. И почти все непрестанно пили. Разноцветные ликеры исчезали с потрясающей быстротой, а шейкер без устали сотрясал коктейли весь вечер. Уже далеко за полночь граф, изрядно навеселе, на правах хозяина предложил последний аттракцион для увеселения своих гостей: так называемую «почтовую кадриль». Суть заключалась в том, что всякий раз, когда внезапно обрывалась музыка, танцоры должны были стремительно поменяться партнерами и успеть проделать это до того, как музыка снова возобновится. Детская игра, но подвыпившая толпа приняла ее на ура.

Мона, танцуя со своим партнером, краешком глаза видела, что за ними неотступно следит Сантами, норовя все время быть где-то рядом. В очередную музыкальную паузу она едва увернулась от него, ухватившись обеими руками за Арчи Феллоуза, одного из тех гвардейцев, которые сопровождали их с Сэлли на вечеринку.

– Нечестно! – завопил Сантама, но парочка уже стремительно понеслась в танце прочь от него.

И вдруг вся комната погрузилась во мрак. Сперва раздались недоуменные возгласы, потом смех, посыпались шутки. Танцующие пары стали спотыкаться, налегая друг на друга и пытаясь в темноте поймать себе нового партнера. В этой кутерьме Мона потеряла Арчи. Она стала медленно пробираться к выходу, то и дело натыкаясь на новую парочку, которая либо целовалась, либо шутливо боролась друг с другом. Внезапно кто-то грубо схватил ее за руку и стремительно потащил в противоположную сторону. Мона стала отчаянно сопротивляться, но мужчина был гораздо сильнее ее. Не говоря ни слова, он подхватил ее на руки, словно ребенка, и понес куда-то, уверенно ориентируясь в темноте.

– Немедленно отпустите меня! – воскликнула она с негодованием, но в ответ услышала лишь хриплый смешок и поняла, что это был Сантама. Тогда она попыталась вырваться, стала размахивать кулачками, но все ее попытки сопротивляться были просто смехотворны. Мужчина был куда выше и крепче ее. Тумаки, которые она ему отвешивала, едва ли причиняли ему боль. Скорее уж смешили, потому что он несколько раз тихо хохотнул, не спуская ее с рук. Но вот он нащупал в стене какую-то дверь, открыл ее и тотчас же захлопнул за собой. Судя по всему, они очутились одни в совершенно пустой комнате.

– Ну, вот! – промолвил он. – Что будете делать теперь, злючка?

– Немедленно опустите меня на пол! – потребовала Мона.

– Не так быстро, ма шер! Не так быстро! Сперва вы должны извиниться, разве не так?

Она почувствовала на своем лице его тяжелое дыхание и поняла, что сейчас он полезет целоваться. Мысль работала с лихорадочной быстротой.

– Хорошо, ваша взяла! – сказала она как можно более беззаботно. – Только ради всего святого, прошу вас, откройте окно! Здесь такая духота, что еще немного, и я лишусь чувств.

Сантама, не спуская ее с рук, пересек комнату и, усадив на широкий подоконник, стал возиться с оконной рамой. Мона вихрем бросилась к двери и громко хлопнула ею в темноте, чтобы показать, что она будто бы выбежала вон. Шансов ускользнуть от художника почти не было, разве что он действительно поверит, что она выскочила из комнаты, и бросится ее догонять. Как говорится, один шанс из ста, но это сработало! Озверев оттого, что вожделенная добыча выскользнула из рук, мужчина с яростью помчался догонять свою жертву. Мона тихонько прикрыла за ним дверь и повернула в замочной скважине ключ. У нее не было никакого желания снова принимать участие в забаве под названием «прятки», чем, судя по громкому смеху окончательно утративших над собой контроль гостей, развлекались за стеной танцующие пары. Мона шагнула к подоконнику и глянула вниз. Окно на высоте не более шести футов от земли выходило во двор, часть которого, скорее всего, использовалась для складирования угля на зиму. Прямо за оградой виднелась улица. Мона вскарабкалась на подоконник, свесила ноги и, нерешительно помедлив, спрыгнула вниз. В конце концов, чем она рискует? Разве что испорченным платьем от падения в яму с углем. Она быстро поднялась на ноги, отряхнула угольную пыль и побежала к калитке. Неподалеку от дома стояло такси. В эту минуту распахнулась парадная дверь, и на крыльце показалась Сэлли с сопровождающим ее почетным эскортом.

– Подождите! – крикнула Мона и ринулась к ним.

– А я думала, что ты уже уехала домой! – удивилась Сэлли. – Чумовая вечеринка, да? В этой тьме никого невозможно найти. Ой, что у тебя с платьем?

– Испачкала угольной пылью! – скорчила веселую гримаску Мона. – Слишком тесно общалась с природой.

– Кажется, мы сегодня обе внесли свою дань природе. Я тоже гуляла в саду и посеяла где-то бриллиантовую брошку. А что, если в следующем месяце мне войти в образ карманного воришки? Как думаете, Арчи? В любом случае дело прибыльное. Надо же как-то компенсировать потерю.