А Цыпу страшно пугало то, что он видел. Все менялось с огромной скоростью, и простой, туповатый вор Цыпа не знал, как жить.

Да, он молодился и хорохорился изо всех сил. И назови его кто-нибудь стариком, Цыпа лично бы снес тому голову, причем без всяких угрызений совести. Но… Правду сложно было скрыть, особенно наедине с собой. Поэтому Цыпа так боялся и не любил оставаться в одиночестве.

Он, простой, но ловкий и удачливый вор, и сам понимал, что безнадежно устарел. Благодаря сильному характеру в молодости и отчаянному куражу Цыпа добился серьезного положения в криминальном мире, его стали считать авторитетом. Тюрьма не сломила его, наоборот, закалила волю. Цыпа выжил, и выжил бы, наверное, везде, ведь жизненная сила у него была как у сорняка, который прорастет и на камне.

После трех ходок Цыпа заслужил славу серьезного человека. Он заставил всех домушников и карманников города платить ему дань, изо всех сил подчеркивал свое положение, будучи предприимчивым и нагловатым по природе. Но…

Цыпа устарел. С болью в сердце он видел, что другие идут по его следу, дышат в затылок и делают все иначе, чем делал он.

Молодые, наглые, не знавшие старого мира, действовали, используя какие-то новые подручные средства и с таким размахом, что Цыпа только диву давался. Они придумывала технические приспособления, чтобы открывать замки и влезать в окна. Они грабили друг друга, заезжих воров, лезли на чужую территорию и нарушали все мыслимые и немыслимые правила старого мира. И при этом всегда были в выигрыше.

Цыпа не находил себе места. Он не понимал и не принимал новых понятий, и ему было страшно. Очень страшно. И справиться с этим Цыпа не мог. Нужно было что-то делать, как-то подстраиваться, искать новые пути и решения, чтобы выжить, а он этого не умел.

Цыпа был похож на старого, испитого фокусника в потертом фраке, который достает одного и того же пожилого кролика из порванного цилиндра, а публика улюлюкает и требует новых фокусов с помощью технических чудо-машин. А фокуснику некуда больше идти. Фокусы стары, и приемы стары, и номера заезжены – одно и то же из года в год, и некогда уже переучиваться… Ничего больше нет, и арена цирка – не круг, а сплошной тупик, за которым прячется тоже не выход, а сплошная пустота…

Именно так и чувствовал себя Цыпа, который, несмотря на всю свою тупость, прекрасно понимал жестокие веяния нового мира.

Ветер снова с шумом распахнул форточку. В этот раз Цыпа даже не поморщился. Вечер за вечером он пил горькую, пытаясь в вечном алкогольном дурмане заглушать гложущую его тоску.

Сидящая за столом напротив женщина встала и закрыла форточку на щеколду. Эта женщина тоже была его бедой… Цыпа снова налил в стакан водки и выпил залпом.

Эта женщина слишком уж отличалась от всех остальных, бывших раньше в его развеселой жизни вора и бандита, и Цыпа сам не понимал, как умудрился с ней познакомиться.

Начать с того, что эта женщина была образованной. Она работала школьной учительницей и свято верила в идеалы большевиков. Коротко стриженная, с огромными зелеными глазами и заостренными чертами лица, она выделялась в любой толпе. И, заметив ее на каком-то мероприятии большевиков, Цыпа, который контролировал своих воров, работающих там, страшно захотел с ней познакомиться.

Ей было 45 лет, и по всем меркам для Цыпы она была слишком взрослой. Не старой, а именно взрослой – потому, что удивляла всех образованностью и умом. И он с первых же минут общения был сражен наповал: она так сильно отличалась от всех известных ему женщин, словно вообще была не человеком, а каким-то загадочным привидением из мира духов. Она была другой. В сердце Цыпы затаился страх.

И вела она себя совершенно не так, как ведут все женщины. Цыпа всегда был бабником, и женские повадки хорошо знал.

Она не сюсюкала, не просила подарков и денег, не притворялась, не говорила глупостей. Она была другая.

С первых часов общения он ничего от нее не скрывал. Рассказал всю правду – такой женщине нельзя было лгать. Это насторожило ее, но не оттолкнуло. Между ними завязался горячий роман.

Ссорились они часто – Цыпа не умел общаться с такими. А потому тревога, постоянно мучающая его сердце, врывалась и в их отношения. Она приходила к нему каждый вечер, и Цыпа уже с утра начинал ждать ее прихода. А весь свой день подстраивал под этот ее визит.

Иногда ему хотелось, чтобы она не приходила совсем, и тогда Цыпа напивался уже к обеду. Она страдала, когда видела его пьяным, и Цыпа не понимал, чего она хочет – то ли убить его, то ли спасти.

Видя, что он пьет, женщина принялась уговаривать его уехать и начать новую жизнь. Цыпа, для которого отъезд был бы бегством, трусостью, капитуляцией, буквально возненавидел ее за это. И так же страстно мечтал уехать с ней.

В этот вечер между ними снова завязался очень серьезный разговор, и Цыпа принял непростое решение – порвать все отношения с этой женщиной. Он не видел другого выхода в своей жизни.

Сказано было многое. Много злых, мучительных слов.

– Уходи, – Цыпа бахнул на стол снова пустой стакан, – ты не та, которую я ждал.

– Это неправда, – одной из ее особенностей было то, что она читала его мысли, видела их насквозь, а Цыпа, в силу своей тупости, даже не понимал, какое это счастье – встретить такого человека. Вместо этого он пугался и отстранялся.

– Ты не та женщина, которую я ждал, – повторил он и уставился в пустое окно, в темноту.

– Зачем открывал тогда дверь? – улыбнулась она.

– Просто так, по-дружески… – Цыпа смутился. Она засмеялась.

– Уходи!

– А ведь ты ко мне небезразличен, – женщина улыбалась.

– Безразличен. Я не хочу быть с тобой. Если хотел бы, давно бы был.

– Что ж, удачи. Найди себе крестьянку.

– Да я любую могу сделать королевой, – вскинулся Цыпа, даже сам не понимая, что несет чушь.

– Нет, не можешь. – Женщина уже не улыбалась, в глазах ее застыли слезы. – Королевами рождаются. Их не много. Это, в первую очередь, достоинство и поступки. С королевой ты сам станешь королем. А дешевая сельская прошмандовка опустит тебя вниз. Но для того, чтобы понимать это, нужны силы или жизненный опыт. Всего этого у тебя нет.

– Тебе лучше уйти, – пробормотал Цыпа и снова потянувшись за водкой. Но бутылка была пуста. Он с яростью отшвырнул ее в угол.

Женщина поднялась и пошла к двери. Цыпе страшно захотелось остановить ее, вернуть, пообещать, что завтра все закончится, что они уедут вместе, и весь этот кошмар будет позади! Что именно о такой женщине он мечтал – другой, способной навсегда отогнать от него гнилые останки этого страшного мира. Ведь, в конце концов, у него и человеческое имя есть, он же человек…

Но гордость мешала ему это сделать. И Цыпа продолжал вести себя так, как вел всегда – хорохориться и лгать. А потому, барабаня пальцами по столу, он продолжал сидеть с вызывающим видом, ненавидя себя из самых последних сил.