На самом деле Пол вел себя куда увереннее, чем я. Он даже хотел близнецов».

В книге Люси спрашивала Пола: «Ты не думаешь, что тебе будет больнее уходить, если придется оставлять здесь ребенка?» Пол отвечает: «Разве это не будет здорово?» Позже он добавил: «Лучше бы нам сосредоточиться на том, чтобы жить, вместо того, чтобы думать о смерти».

Мои собственные родители приняли решение рожать меня, понимая, что отец, вероятно, не увидит, как я оканчиваю колледж. Возможно, даже не доживет до моего выпускного в средней школе. Они, должно быть, понимали, как тяжело придется мне. И все же мы с Люси пришли к выводу, что именно трудности, с которыми сталкиваются дети, формируют характер, необходимый для процветания. «Родители хотели бы, чтоб их детям никогда не пришлось пробиваться, но трудности на самом деле обогащаю личность», – сказала она. И я живое тому подтверждение: смерть отца, через которую я прошел в самом начале жизни, совершенно точно сформировала некоторые из определяющих черт моего характера.

Пол так выразился в отношении будущего дочери и ее жизни без него: «Надеюсь, я проживу достаточно, чтобы у нее остались хоть какие-то воспоминания обо мне. У слов существует возможность жить вечно, и сперва я думал, что мог бы написать ей какие-то письма, которые она прочтет в будущем. Но что бы я сказал? Я понятия не имею, какой моя девочка будет в пятнадцать. Не знаю даже, привыкнет ли она откликаться на прозвище, которое мы ей дали. У этой девочки все впереди, а у меня – если только не произойдет что-то невозможное – все уже в прошлом. Наши жизни пересеклись так ненадолго, и есть, возможно, только одна вещь, которую я мог бы сказать. Я бы хотел, чтобы дочь не забывала, какой невероятной радостью наполняла последние мои дни. Чтобы она помнила это тогда, когда в ее жизни настанет момент оценить себя, свой вклад, рассказать о том, кем она была, что делала и что значила для мира. Речь не о той радости, что всегда оставляет жажду большего, но о той, что позволяет уйти с миром. Прямо сейчас это значит для меня невообразимо много». [1]

Люси дописала книгу Пола, и она стала лучшим бестселлером по версии New York Times на целых двенадцать недель (и еще больше года оставалась в их списках). Люси оказалась в центре внимания. Незнакомые люди все время задавали ей вопросы про Пола, и это невероятно помогало.

Во время книжного тура Люси смогла закрепить и продолжить наследие Пола. Это было для очень важно для нее.

Наследие Пола живет в Кэди, в той невероятной энергии, которую Люси привносит в этот мир, и в его книге – в этом глубоком, искреннем исследовании того, как жить, когда ты на пороге смерти.

Карла Фернандес была на выпускном курсе колледжа, когда ее отцу, Хосе, диагностировали рак мозга. Он умер год спустя, и в последние шесть месяцев Карла ухаживала за ним, пока все ее подруги заканчивали колледж, путешествовали и жаловались на парней, с которыми встречались. Они немногое могли бы понять из того, что составляло реальность Карлы.

Традиционные группы поддержки не устраивали Карлу. Там все было по строго установленному порядку, там понимали только определенный набор эмоций. В центре круга стояла коробка с салфетками, в комнате было флуоресцентное освещение, не предполагалось никакого вступления. Это место ощущалось безликим. Карла ушла с такого собрания, села на автобус и приехала в бар к друзьям. Ей нужна была поддержка, ощутимая связь с людьми, чтобы чувствовать себя нормально. Но даже друзья Карлы в какие-то моменты осекались и замолкали, не зная, что сказать.

Вскоре она переехала в Лос-Анжелес и во время собеседования в журнале GOOD познакомилась с девушкой, которая в тот день только приступила к работе. Леннон Флауэрс была ее родственной душой. Обе только начинали строить карьеру и обе встречались с музыкантами. В разговоре Карла мельком упомянула, что ее отец недавно скончался. Она ожидала неловкого молчания, но вместо этого Леннон сказала: «У меня то же самое».

Мама Леннон умерла от рака, когда дочь училась в колледже, и она ощущала, что эта тема слишком запутанная, чтобы обсуждать ее с друзьями. «Каждый раз, когда я вспоминала о маме в разговоре, – говорила Леннон, – мне тут же хотелось извиняться перед собеседником за то, что поставила его в неловкое положение, и обещать, что этого не повторится».

Независимо от того, как сложится с работой в GOOD (которую, кстати, Карла в итоге получила), Карла и Леннон решили, что им стоит как-нибудь встретиться, поужинать и поговорить обо всем подробнее.

Карла знала еще нескольких женщин, которые тоже теряли кого-то, и пригласила их присоединиться. «Было немного неловко и напряженно сперва, но через полчаса я подняла тост за отца – и шлюзы распахнулись, – вспоминала она. – Впервые многие из нас могли выпустить все это наружу».

Они говорили о горе, о том, на каком они сейчас этапе, а также о более практических аспектах потери. «Что делать, если на первом свидании парень спрашивает, чем занимаются родители? – интересовалась Карла. – Стоит солгать? Сменить тему? Существует много таких практических вопросов, на которые ни у кого из нас не было правильных ответов».

К концу вечера все признали, что произошедшее в ту ночь было особенным и необходимым, и решили как-нибудь повторить это. Они собирались раз в месяц в течение года. Некоторые знакомые двадцати-тридцати лет, узнав о том, что делали Леннон и Карла, захотели присоединиться. И так постепенно родилось сообщество «Званый Ужин», существующее на энтузиазме и завязавшихся отношениях людей в возрасте от двадцати до тридцати лет, которые потеряли кого-то близкого.

Когда Леннон и Карла зарегистрировали организацию и начали приглашать туда людей со всего мира, они получили негативную ответную реакцию от более традиционного сообщества поддержки. В конце концов, никто из женщин не учился на психотерапевта, их имена не предварялись различными титулами и учеными степенями. «Все это было весьма опасно, мы играли с огнем, – вспоминала Леннон. – Я вспоминаю, как нам давали понять, что это неправильно – создавать пространство, где люди могут быть самими собой. Это безумие, что мы живем в культуре, где разговоры о смерти считаются опасными».

Эти две женщины, которых связала невероятно тесная дружба, много думали о том, как их поколение справлялось с горем и как группа сверстников, стремящихся «делиться всем» вообще появилась в поколении людей, которые не привыкли говорить на тяжелые темы. Хотя привычка бесконтрольно вываливать все вызывает ряд негативных ассоциаций, в целом Леннон и Карла считали, что это не только полезно, но и необходимо. «У нас нет рамок, ритуалов или систем верований, чтобы понять непознаваемое, – рассказывала Карла. – Я думаю, именно отсюда возникает ощущение, что мы существуем в тишине. Людям не за что зацепиться. Мы привыкли быстро заглушать горе и возвращаться к обычной жизни, но, по моему мнению, это невероятный процесс.