Этот вопрос шокирует простотой и ошеломляет абсолютной ясностью. Он ставит под сомнение все, что мы принимаем как должное: ночь темна, а смерть – это плохо. Но, возможно, смерть есть дар или, по крайней мере, определяющая человеческая черта. Лесли настаивала: «Нам нужны концовки, потому что самое основное окончание заложено в нас самих. То, что я смертна не отрицает смысла, а создает его.

И я намерена жить замечательно вплоть до самого конца. Все мы смертные существа в бессмертной Вселенной».

Нил де Грасс Тайсон, популярный писатель и астрофизик, в знаменитом интервью Ларри Кингу говорил, что именно осознание ограниченности времени побуждает его действовать. Понимание, что однажды он умрет, заставляло его фокусироваться на жизни. Важно совершить что-то, сказать кому-то, что любишь, именно сейчас, а не позже. Если мы живем вечно, зачем вообще вставать с постели по утрам? Ведь в этом случае всегда есть завтрашний день. Такой жизни Грасс не хотел.

Джейсон Сильва рассуждал о продлении жизни в течение десяти лет и больше всех моих знакомых поддерживал научные прорывы в этой области. Он вел телешоу «Игры разума» (Brain Games) и был известен серией роликов на YouTube под названием «Моменты страха» (Shots of Awe), где со страстью обсуждал древнейшие философские вопросы. Разговаривать с ним – все равно что наблюдать ураган.

Джейсон не испытывал никаких сомнений по поводу продления жизни. Он говорил: «Если бы разработали какую-то радикальную технологию, которая бы не просто продлевала жизнь, но и улучшала здоровье, то я бы согласился попробовать при условии, что это безопасно. Неважно, были бы это биотехнологии, операционное вмешательство, структурные изменения на молекулярном уровне или преодоление гравитации. На самом деле, полагаю, это своего рода моральное обязательство для человечества – найти способ преодолеть смертность и смерть».

Я попросил его подробнее рассказать, почему он считает, что мы обязаны преодолеть смерть. «Быть смертным, который мечтает о бессмертии, – невыносимая ноша, – пояснил он. – Мы одновременно и боги, и черви, потому что обладаем сознанием, способным вместить понятие бесконечности. Смерть превратилась в нечто навязанное человечеству и перестала быть приемлемой. Я испытываю глубочайшую любовь. Я люблю свою семью, друзей, музыку, искусство, поэзию, возможность узнавать новое и испытывать чувства. Люблю удивляться и ощущать благоговение. Мне невыносимо думать о том, что все это закончится. Чем выше интеллект живого существа, тем больше его тревожит смерть и тем сложнее объяснить ее смысл».

Наши с Джейсоном взгляды расходятся. Если когда-либо станет возможным продлить жизнь, то меня беспокоит, как это повлияет на планету, которая и без того испытывает недостаток ресурсов. Я думаю о разрыве между богатыми и бедняками, который станет еще больше.

Еще меня волнует, что перестав воспринимать смерть как данность, мы утратим нечто важное. Я спросил: «Ты не думаешь, что существует определенный смысл в том, чтобы смириться с бренностью бытия?»

«Не хотел бы показаться черствым в отношении тех, кто примирился со смертью, принял ее, – ответил Джейсон. – Думаю, они обрели покой, и это прекрасно. Как и те, кто верит в Бога и загробную жизнь, они, вероятно, лучше спят по ночам. Я вовсе не считаю, что этот опиум не годится. Думаю, это лучший наркотик, если хочешь жить спокойно, но я не таков. Я задаю слишком много вопросов».

Питер Тиль, соучредитель PayPal, как-то сказал: «Мысль о смерти демотивирует, в то время как идея бессмертия побуждает нас действовать». Лесли Хейзтон на это ответила: «Как одна из тех безумных, которые воображают, что умрут, я нахожу слова Тиля поразительными. Он говорит о бытии языком корпоративного управления, сводит все к мотивационной чепухе. Кажется, Тиль всерьез верит, что факт смерти обесценивает жизнь, словно бытие – это вопрос статистики, и его ценность можно высчитать, как годы жизни. В мире Тиля нас поднимает по утрам с кровати не любовь к жизни, а надежда на то, что мы сможем проснуться и следующим утром. Что до меня, то мне трудно вообразить более удручающую картину. Мечта Тиля – это мой кошмар».

* * *

Я борюсь с избеганием темы смерти, принятым в нашей культуре. И хочу подчеркнуть, что эта книга прежде всего посвящена причинам, по которым мы не говорим о смерти вообще. Я полностью признаю страх перед смертью и думаю, что вполне естественно испытывать его на уровне инстинктов в разрезе биологии или философии. На самом примитивном биологическом уровне наши сердца созданы, чтобы биться, а мы – с целью продолжать нашу генетическую линию.

Много лет назад книга Майкла Поллана «Ботаника желания» (A Botany of Desire) полностью изменила мое представление о том, как и почему люди (и большинство растений и животных) запрограммированы реплицировать собственную ДНК через семя, потомство или копирование какой-то части клеток. Автор отправляет нас в путешествие по миру природы от первого лица, иллюстрируя ее мудрость в игровой форме. В его книге семена четырех растений желают быть повторно произведенными и распространиться на максимально возможную территорию. Поллан показывает картину с точки зрения семени. Вместо того, чтобы рассуждать о человеческом желании сажать семена и выращивать фрукты, он переворачивает уравнение и показывает, как люди управляются этими разумно спроектированными растениями. С некоторой навязчивостью и кропотливостью Поллан демонстрирует, как люди исполняют требования, заложенные в ДНК яблок, марихуаны, картофеля и тюльпанов. После прочтения этого шедевра вы больше не сможете смотреть на фрукты, не проникаясь уважением к невероятно умному устройству этой системы.

Думаю, что поиски бессмертия связаны не столько с желанием ловить рыбу в одном и том же идеальном месте в течение тысячелетий, сколько с тем фактом, что внутри нас есть аналогичные семена, в которых заложено на программном уровне стремление к воспроизводству, продолжению, размножению. Подумайте о R2-D2 – роботе из «Звездных войн», который был запрограммирован доставить сигнал бедствия, посланный принцессой Леей джедаю Оби Ван Кеноби. Этот робот шел на большой риск, чтобы доставить послание. По сути, все мы одновременно яблоко и Джонни Эпплсид[61], дроид R2-D2 и принцесса Лея, и это чертовски сбивает с толку. Мы достаточно умны, чтобы понимать, что плод, то есть мы сами, рано или поздно умрет, даже если наша ДНК будет жить в наших потомках.

Эрнест Беккер в своей книге 1977 года «Отрицание смерти» (The Denial of Death), удостоенной Пулитцеровской премии, выражается менее изящно: «Человек буквально расколот надвое: он сознает собственную уникальность в том, что возвысился над всем земным, и все же он вернется в землю, чтобы слепо и тупо сгнить и исчезнуть навсегда».

Я полагаю, что именно от ДНК, а вовсе не от эго, исходит сигнал к самовоспроизводству, а мы просто путаем их. В этом, как мне кажется, ошибаются Сильва и Тиль. Наша культура не позволяет эго просто исчезнуть после того, как мы что-то создали.