А Ирина останется в его памяти как честная и принципиальная судья, с которой он какое-то время встречался из благодарности.

Нет, кому-кому, а Кириллу она точно не навредит, расставшись с ним.

Ирина усмехнулась. Впрочем, до конца командировки далеко, он сам еще сто раз может к ней не вернуться, и ее совесть останется чиста, как горный снег.

Она взглянула на часы – пора выдвигаться. В кафе как раз зашла семья: папа, мама и двое румяных шумных детей, а зрелище чужого счастья – это последнее, что сейчас Ирине хотелось бы наблюдать.

Такого настоящего, семейного, дружного у нее уже никогда не будет. Поезд ушел, не догонишь, так нечего и обманывать себя.

Выйдя на улицу, она обнаружила, что, пока сидела в кафе, свежее зимнее утро сменилось пасмурным промозглым днем. Под ногами лежала серая жижа, а с крыш крупными каплями летела вода, и падали и бились сосульки. С грохотом и ревом изрыгнулся снег из водосточной трубы. Ирина поежилась и вдруг подумала, как странно. До Кирилла у нее была тягостная связь с женатым человеком, подлым и жалким лгуном, и главное, что она не питала особых иллюзий на его счет, видела как есть, но молилась только об одном – чтобы он ушел от жены к ней. Если бы тогда ее поставили перед выбором – успешная карьера или брак с любовником, она без колебаний выбрала бы брак. Ни на секунду бы не усомнилась, отказалась от всего ради обручального кольца.

А теперь вдруг задумалась…

Она издалека разглядела на ступеньках метро фигурку замполита, казавшуюся особенно маленькой на фоне высоких арочных дверей с чугунными барельефами.

В гражданской одежде и с тремя поникшими гвоздичками в руках он был похож на мальчика, пришедшего на первое свидание, и Ирина остро пожалела о прошедшей юности и почти исчерпанной молодости.

Как только они сошли со ступенек, поднялся ветер и повалил мокрый снег, и, поколебавшись немного, Ирина пригласила Федора (к счастью, она вспомнила, как зовут замполита) домой.

«Будем надеяться, что никто не истолкует этот визит превратно, – усмехнулась она, – в том числе и я сама».

По пути они продрогли, Ирина поняла: чаю будет недостаточно – и сразу бросилась в кухню разогревать суп.

– Ну что вы, неудобно, – вяло протестовал замполит, но она только отмахнулась и полезла в свой ящик за банкой маринованных огурцов.

– Ни в коем случае, – завопил Федор, – не открывайте! Как говорил Остап Бендер: «такую капусту грешно есть помимо водки».

– Хотите? Сейчас достану.

– Спасибо, но в другой раз. Сейчас нам предстоит слишком серьезный разговор.

– Супу все равно поешьте.

Замполит кивнул, и некоторое время на кухне раздавался только стук ложек. Будто они были супруги, давно опостылевшие друг другу.

Только когда Ирина вымыла тарелки, поставила перед Федором дымящуюся чашку с крепким чаем, подала ему вазочку с пряниками и села напротив, он наконец заговорил.

– То, что я вам сейчас скажу, относится к государственной тайне, Ирина Андреевна, – буркнул он, – и, в общем, я долго сомневался, искать ли мне выходы на вас, а когда оказалось, что Кирилл в командировке, я решил, что это судьба указывает мне, что я встал не на тот путь.

Ирина пожала плечами:

– Довольно странная логика для политработника. Судьба… Вы бог еще скажите или провидение.

– Вот я и одумался, и зашел через супругу. Скажите, вы знаете, кто судит Алексея Еремеева?

От неожиданности она покачнулась на стуле. Вот тебе и раз! Соглашаясь на встречу, Ирина была уверена, что речь пойдет о какой-нибудь житейской обременительной просьбе, а изложить ее суть Надежде Георгиевне нельзя потому, что она сразу наложила бы свое директорское табу на любимых племянников или обожаемых бабушек, которым «надо где-то жить» во время учебы или лечения.

Ничего хорошего нет, когда тебе на голову падают посторонние люди, но с другой стороны, Федор – друг Кирилла, а ради дружбы можно и потерпеть. Ирина приготовилась поджаться в быту, но что замполит вторгнется в ее служебные дела, никак не ожидала.

– А зачем вам эта информация? – спросила она осторожно.

– Дело в том, что мы не верим в его виновность, и я хотел бы встретиться с судьей и сказать ему, что этого просто не может быть, потому что этого не может быть никогда.

– Что ж, вот она я, – Ирина развела руками, – говорите.

Пришел черед Федора изумляться:

– Вот и не верь после этого в судьбу! Господи, какое счастье! Вы! Уж вы-то не дадите в обиду невиновного человека!

Ирина нахмурилась:

– Послушайте, Федор, задача судьи состоит вовсе не в том, чтобы не давать в обиду ваших друзей. Я должна решить, совершил ли Еремеев то, в чем его обвиняют, и если да, то назначить справедливое и соответствующее закону наказание. На этом все. А уж то, что он ваш друг, – простите, но это последний аргумент, который повлияет на мое решение. Если у вас есть что сказать по существу, то свяжитесь с адвокатом Алексея Ильича, телефон я дам. Она заявит ходатайство о вызове вас в качестве свидетеля, и обещаю, что я его удовлетворю.

Замполит отрицательно покачал головой:

– Нет, это невозможно. Я не имею права выступить на открытом судебном заседании.

– Тогда извините. У нас как в школе – выкрики с мест за ответ не принимаются, так что если вам нечего сообщить, кроме того, какой Еремеев хороший, то давайте сменим тему.

– Хорошо, давайте! – Федор резко встал и пробежался по кухне. – Ирина Андреевна, я нахожусь в сложном положении. С одной стороны, мне нельзя разглашать государственную тайну, но если я буду молчать, то предам товарища. Очень вас прошу, выслушайте меня и поверьте в той части, где я не смогу раскрыть факты из соображений секретности.

Чтобы скрыть замешательство, Ирина полезла в холодильник за вареньем. Получается, у Федора есть такие доказательства невиновности Еремеева, оглашение которых в суде повредит обороноспособности Родины? И как ими распорядиться? Наверное, надо поступить, как настоящий советский человек – поставить интересы государства выше жизни одного гражданина и игнорировать информацию, которую ей сейчас сообщит Федор. Потом будет легко договориться со своей совестью и даже немножко гордиться собой – вот какая она принципиальная и жесткая, не поддалась ложному гуманизму.

А лучше всего выгнать его прямо сейчас, пока не поздно, и на всякий случай пригрозить КГБ. А что? Почему она, как честная гражданка, не может доложить, куда следует, что в Военно-морском флоте служит офицер, раззванивающий гостайну каждому встречному и поперечному?

Она достала банку малинового варенья, которое в семье никто не ел и не любил, но мама все равно делала на случай простуд, и с трудом сняла белую полиэтиленовую крышку. Под ней лежал кружок из пергамента, пропитанного спиртом – мама всегда клала такие для защиты от плесени.