Патроны промокли, сразу понял он, но отчаянно дернул затвор и опять попытался выстрелить — и второй, и последний, третий, патрон не дали даже такого слабого эффекта — боек впустую бил по капсюлям.

Он еще раз попытался крикнуть вслед слабеющим голосам, но никто не обратил внимания и не обернулся на бессильные звуки, похожие на поскуливание умирающего животного.

Руки дрожали, ходили ходуном, когда он разрезал камуфляжную штанину обломком охотничьего ножа.

Снятый с ружья ремень был захлестнут тугой петлей ниже колена — пережать, остановить поток крови. Отодвинув в сторону лохмотья штанов, он смотрел на опухшее, почерневшее место перелома.

Не мог начать задуманное — и уговаривал, убеждал сам себя:

…Больше по парку никто не пройдет… на ночь глядя и по глухому углу… патронов нет… еще одну ночь не выдержать… остается последний выход… волчий выход… так попавшие в капкан серые разбойники отгрызают лапу — и уходят… хромые, но свободные…

Обломок ножа, подрагивая, приблизился к почерневшей коже, скользнул по ней — оставив не разрез, даже не царапину — небольшую, не закровоточившую вмятинку…

Он стиснул зубы и нажал сильнее. Струйка черно-красной крови побежала вниз. Боли не было — но темнота, затаившаяся где-то на периферии зрения, рванулась к центру, застилая и судорожно стиснутый в руке нож, и сочащуюся кровью ранку; собралась, сгустилась — и поглотила все и вся.

Вид крови — до дурноты, до обморока — Олег не выносил с детства…

Когда стемнело, пошел обещанный синоптиками снег. Мокрые хлопья падали на ветви кустов и деревьев, на пожухлую траву, таяли в лужах. Таяли на запрокинутом лице Олега — он никак на это не реагировал. Его уже здесь не было.

Олег шел по цветущему, благоухающему тысячей пряных запахов берегу — зеленому берегу Кузьминки. Долина казалась громадной, откосы берегов уходили куда-то вдаль и вверх — и были сплошь покрыты цветущим, не тронутым косой разнотравьем. Огромные соцветия сияли неправдоподобно яркими красками, но не резали глаза, как не резало их жаркое, стоящее почти в зените летнее солнце. Бабочка — большая, с небывалым тропическим узором — бесшумно, почти нечувствительно села на его загорелое предплечье — и замерла, развернув во всей красе крылья. Олег ласково на нее дунул — лети, лети, мне надо спешить… Надо спешить — впереди, в нескольких шагах, шла Танька, та самая, первая его девушка, шла в босоножках, в простеньком ситцевом летнем платьице и почему-то казалась слишком высокой; он должен был догнать ее, вроде неспешно шагающую, — и никак не мог… Ноги вязли в зеленом сплетении стеблей, он опустил глаза и увидел застиранные шорты, исцарапанные загорелые коленки и детские сандалики с вырезанными носками. Я опять маленький, подумал он без всякого удивления, но тут же понял, что все не так, на самом деле все иначе, что самом деле он только что открыл простую и удивительную вещь, даже не открыл, а вспомнил истину, известную когда-то всем и всеми же в свое время прочно позабытую: в детстве мы не растем — просто мир вокруг нас уменьшается… Теперь мир снова был громадным и ярким, он звал и манил, надо было спешить, он догонит Таньку, она возьмет его за руку, и за ближним поворотом покажется его дом — пахнущий свежим деревом и сосновой смолой, а не запустением и плесенью, не злым дымом пожарища… Там его любят, там его ждут, дядька отложит дымарь и радостно закричит: «Сынок приехал!», он всегда зовет племянника сынком, и пчелы будут басовито гудеть вокруг, когда Олег радостно побежит вверх по косогору, поднырнув в лаз под кустами сирени… Слезы радости туманили глаза, и он спешил, спешил через долину, которая никак не кончалась…

Ближе к полуночи крепчающий ветер разогнал, разорвал тучи, белесая полная луна покрыла землю кривыми, уродливыми черными тенями. Снег продолжал непонятно откуда падать — но не искрился под луной, как искрятся в морозном январском небе безумной красоты хороводы снежинок, — падал наклонно и казался в лунном свете грязно-серым.

И тогда пришел тот, на кого был поставлен капкан.

Полуоторванный лист жести на окне сторожки не издал ни скрипа, ни скрежета, когда черная тень скользнула наружу и медленно, беззвучно двинулась вперед. Она, будь у этой сцены зритель, казалась бы призрачно-бесплотной и в то же время массивной и мощной. Над Олегом тень задержалась на мгновение — и исчезла, растаяла в ночи. Ее привлекали живые…

Снег падал и падал, цепь исчезла под ним, плаха постепенно превращалась в холмик снега. Снег еще таял на лице Олега — но все медленней, медленней, медленней…

Утром, впрочем, опять все растаяло — до зимы оставался ровно месяц.

— Объявилась конкурирующая фирма. «Отец Федор и сыновья». — С этими словами Капитан опустил на генеральский стол звякнувший металлом сверток.

— Что это? — Тон был неприязненный, Генерал не оценил шутку и не притронулся к свертку.

Капитан не смутился, разорвал бумагу, явив пред очи начальства увесистую стальную конструкцию.

— Что это? — еще более неприязненно спросил Генерал.

— Капкан. По характеристикам приблизительно соответствует фабричному № 8 — тот применяется исключительно на медведей. А этот самодельный — так что, может, и не фирма, а конкурент-одиночка.

— Откуда это? — Генерал наконец прикоснулся к капкану: осторожно, двумя пальцами, поднял над столом — дуги развалились пополам — на разломе виднелись следы газового резака.

— Кто-то поставил в кустах, вот тут, на пустоши… — Капитан показал на карте. — Последних медведей здесь, кстати, истребили при императрице Елизавете Петровне. Да и волков лет двадцать не встречалось… Кроме как на объекта, больше ни на кого эту штуку насторожить не могли. Стояла замаскированной, на малозаметной такой тропке. А наши как раз сегодня там на дневном прочесывании были… Ну Седой и наступил. Полтора часа снять не могли, пришлось подмогу вызывать и автогеном резать. Будем брать?

— Кого?

— Конкурента…

— Каким образом?

— Ну-у… должен же он, или они, проверять капканы… Поставим засаду и…

— Так-так. Засада — это двое как минимум. Ночью обещают снегопад — значит больше трех часов под открытым небом не выдержать. Нужна смена, нужна машина — отдохнуть, отогреться… У тебя так много людей и техники?

— Но ведь…

— Вопрос: эта штука удержит объект?

— Эскулап говорит — ненадолго. Или выдерет лапу с мясом, или сломает кость, перетрет мышцу и кожу — уйдет на трех и отрастит новую.

— Так в чем дело? У кого-то свои счеты со зверюшкой, логично? Сводит он их самым кустарным способом. Поймать он ее этим не поймает. И убить не убьет. Зато может серьезно поранить, лишить на день-другой подвижности. Нам это только на руку.

— Не согласен, — стоял на своем Капитан. — А если все это маскировка? Если за объектом всерьез охотятся серьезные люди? Если его уведут у нас из-под носа? Что тогда?