Шестой зритель, по сути, зрителем не был — скорчился косматым клубком в углу клетки, не касаясь покрытых серебром прутьев, обманчиво-неподвижный и спокойный. Хотя и мина на боевом взводе тоже выглядит достаточно мирно… Пока не взорвется.

— Готово… Включаю! Не произошло ничего.

— Сейчас, сейчас… частоту вручную надо подстраивать…

Тварь забеспокоилась: вскочила, затем присела на полусогнутых лапах, повела заросшей (глаз не видно) мордой из стороны в сторону… Деточкин продолжал колдовать над прибором. Тварь взвыла, покатилась по полу клетки, коснулась прутьев, тут же отдернулась обратно — и замерла, распластавшись в неестественной позе, судорожно подергивая конечностями.

— Интересно… — пробасил Эскулап. Неторопливо подошел к клетке, поднял лежавшую рядом палку с железным наконечником и просунул между прутьями. Сейчас зверь должен был вскочить и броситься на прутья в безнадежной попытке достать врага. Не вскочил. Не бросился. Лежал и никак не реагировал на тычки Эскулапа.

— Сейчас, сейчас… Добавим мощность… Ведь надо с запасом, да? Ведь правильно?

Объект уже не дергался — всю тушу била крупная дрожь; из глотки вырывались слабые сиплые звуки — гортань и связки, судя по всему, тоже были парализованы.

— Все! Можно теперь это… голыми руками… — Деточкин говорил с гордым видом Ньютона, схлопотавшего по макушке яблоком.

— Какой радиус действия? — спросил Капитан. Спросил внешне спокойно, но с внутренним ликованием: ну наконец-то наука выдала что-то стоящее.

— Сейчас проверим… По расчетам — метров двадцать… или тридцать… отойдем немного… надо будет накинуть — прутья слегка экранируют…

До клетки было метров восемь, и он стал отступать назад, подбирая волочащийся провод. Десять шагов, пятнадцать — дрожь перешла в подергивания; отступил еще — тварь попыталась подняться и вновь рухнула. На восемнадцати с половиной метрах действие аппарата визуально уже не определялось.

— Все ясно. Заканчивайте. Пойдем под крышу — там все и обсудим. — Генерал, как всегда, был спокоен и холоден, лишь несколько мрачнее обычного — никаких следов энтузиазма от увиденного. Утром поступила очередная недельная сводка. С очередными жертвами…

Эскулап пытался возражать, говорил, что опыт надо продолжить, продолжить как минимум несколько дней, что это преступная поспешность, что жизнь людей нельзя доверять не проверенному аппарату… Генерал и сам все понимал, но этих дней у него не было. Не было даже часов. И он повторил:

— Заканчивайте.

Капитан придвинулся к клетке, вынул из-под полы плаща странную конструкцию, отдаленно напоминающую древний, довоенный американский пистолет-пулемет Томпсона — но подвешенный снизу громоздкий диск был снаряжен охотничьими патронами редкого у нас десятого калибра.

…Картечь, понятно, была не пластиковая — полые серебряные шарики, заполненные ртутно-серебряной амальгамой, по пятьдесят разрывных мини-пуль в каждом заряде. Ядовитых для объекта пуль.

Капитан не промахнулся ни разу — всадил в упор все десять патронов. И все равно им пришлось стоять почти сорок минут, глядя, как медленно и тяжело издыхает разбитая, разодранная, искромсанная картечью тварь, — Генерал не отпустил никого. Такие демонстрации время от времени нужны — иначе за стенами безопасной Лаборатории смерть становится понятием отвлеченным и даже нестрашным (чужая, разумеется). Кое-кому полезно постоять вот так на свежем воздухе, пропитанном запахом сгоревшего пороха и свежей крови…

Это был последний живой объект в Виварии. Теперь клетки населяли лишь невинные дворняги и морские свинки, кролики и белые мыши. Через час останки твари сгорят, и комиссия, о приезде которой предупредили Генерала (очень недоброжелательная комиссия), не обнаружит ничего криминального. Кроме специально подготовленных и оставленных на виду мелочей и не слишком подсудных злоупотреблений — предназначенных спустить пар в свисток и направить рвение проверяющих в безопасную сторону…

Шли молча, даже герой дня Деточкин перестал распускать хвост павлином. Хотя, говоря по правде, аппарат не был его единоличной заслугой — существование частоты, воздействующей исключительно на мутировавшие мышцы, открыл покойный Доктор. Он же и предложил основные параметры сигнала…

— Когда будет серия? — спросил Генерал хмуро. — Хотя бы штук десять? И с автономным питанием, без проводов этих дурацких?

— Ну так… недолго… я-то из всякого барахла… чтоб быстрее… правильно ведь? Если из импортных деталей… Деньги нужны, — неожиданно твердо завершил Деточкин свой лепет.

— Деньги… С деньгами и дурак все купит. Ты попробуй без денег достань, — проворчал Генерал.

Деточкин, уже знавший эту его присказку, понял, что Генерал, при всех их нынешних трудностях, деньги найдет. На это — найдет.

Он пролежал без сознания долго, уже спускались ранние сумерки. Чуть не утопивший его сильный дождь, гораздо более обильный и долгий, чем в первый раз, успел пролиться и закончился, оставив в низинках глубокие лужи.

Но Олег не обращал внимания на воду вокруг, на стекающие под одеждой струйки, на непрерывный кашель.

Он смотрел на красное здание разрушенной сторожки.

Он понял, кто поставил капкан.

Тот, кто притаился там, в темном провале окна. Тот, чей немигающий и пристальный взгляд продолжал буравить Олега. Тот, кто спокойно выжидал, когда пойманная дичь потеряет последние силы…

Гад… Ну ты выиграл, ты победил… что тебе еще надо?! Вот он я, подходи, бери…

Олегу казалось, что он выкрикнул эти слова в направлении сторожки, но на самом деле его губы двигались беззвучно. А еще ему показалось, что там, в темноте, что-то шевельнулось, — но только показалось…

И тут же он позабыл и про давящий взгляд, и про вроде замеченное движение — на дорожке за кустами снова раздались голоса, снова шли люди.

Пожар, поджог и полный рюкзак убийственных улик не играли уже никакой роли, и он закричал с отчаянной надеждой:

— Эй!!! Помогите!!! — Олег хотел крикнуть, что это не шутка, что он не пьян, что у него сломана нога, но распухшее горло отказывалось повиноваться, вместо громкого крика раздались слабые шипящие и свистящие звуки.

А люди приближались — смех, громкий спор о том, успеют или нет проскочить парк до очередной порции дождя. Он торопливо выпутывался из лямок насквозь промокшего рюкзака — дернувшаяся нога выстрелила вспышкой боли; рванул клапан, выдернул тозовку, откинул приклад и надавил на спуск. Не последовало ничего: ни выстрела, ни щелчка бойка, он давил и давил на неподвижный спусковой крючок, пока не понял, что ружье стоит на предохранителе, и не толкнул вперед скользящую под мокрым пальцем кнопку.

Невидимые прохожие тем временем миновали самую ближнюю к нему точку аллеи — голоса слышались глуше, медленно удаляясь.

Он опять дернул спуск — щелчок… осечка? — нет, спустя короткую паузу из дула неохотно вырвался клуб дыма, выплюнутые пыжи и дробь рассыпались в трех шагах от Олега. Хлопок был слабее звука, с каким вылетает пробка из бутылки шампанского.