class="p1">— Мы такие травки знаем, что питухи с первой кружки улетят, — сквозь смех выдавила четвёртая.

— А перегонное вино знаете?

— И перегонное знаем! Но от него много питухов не токма летать, но и ползать перестают.

— В смысле? — удивился Санька.

— Мрут! — просто сказала первая, самая бойкая девица.

— Самогон будете брать у Мокши. Тот из ячменя варит. С него не помрут.

— Так… Это… Все из ячменя варят… — усмехнулась вторая. — Да не у всех мрут.

Санька хотел сказать, что сам лично делал самогонный аппарат и учил Лёксу гнать тоже самолично, но промолчал. Кто-то о том давно знает, а кто не знает, тому и знать не надо.

— У него хорошие многолетние запасы в бочках стоят. Сам беру. Вот и предлагаю я вам открыть по Москве кабаки. Для опричников отдельные и бесплатные. Для обычного люда платные. Для купцов, дьяков и бояр тоже отдельные, но платные. Причём стоить там и закуска и питьё будет много дороже, чем в обычном кабаке. Вот вам и мужички! Сами к вам пойдут. И за дополнительные услуги плату с них будете брать. А главная ваша задача — это слушать о чём говорят и шепчутся, да какие козни строят. Готовы послужить Родине? То есть мне?

— Чего ж не послужить, коли требуется, — кокетливо проговорила «Бойкая» и так «стрельнула» в Саньку глазами, что едва не пробила сердце.

— Кхэ-кхэ! — подала из угла голос Марта.

— Всё! Порешали. Делим Москву на пять частей: три простых кабака и один опричный в Китай-городе. Один для бояр, дьяков и купцов в Кремле. С постоялым двором. Но… маловато вас, девицы. Я бы вот тебя и тебя рядом с моей кухней хотел видеть. Помню вас. Хорошо готовили.

— Так мы ещё подруг позовём. Тут, как раз шабаш собирается в ведьмин день. Много наших соберётся.

— Где соберётся? Когда? — удивился Санька.

— Так здесь, на холме… В первую ночь вересня[17].

— На каком холме? — насторожился Санька.

— Тут! У тебя в Кремле! Или не знал? — тоже удивилась «Бойкая».

— Я тут не жил и знать не знаю, что здесь твориться.

— Так, это… Что всегда творилось, то и твориться. Где Кремль твой стоит, там капище древнее стояло, потом город построили. Идолов сломали, тот город много раз жгли, потом закопали, а сила осталась. Вот на эту «ведьмину гору» и приходят все испокон веку. И живые, и мёртвые. Потому и храмы тут поставили, и Кремль возвели о трёх углах, чтобы силы трёх стихий собирать. Новый год стали считать от сего дня.

Сказать, что Санька удивился, — не сказать ничего. Санька остолбенел от осознанного.

— Так, новый год, вроде как, совсем недавно стали так считать… — тихо и задумчиво произнёс Александр, ни к кому не обращаясь. — Это что же получается, под Кремлём старый город, а под ним капище?

«Бойкая» кивнула.

— Глубоко?

— Почитай весь холм на капище нарыли. Но там ничего не осталось. Пожгли всё. А город большой был. Тоже пожгли.

— По-о-нятно-о-о, — протянул Санька. — Ладно, посмотрим, что тут у вас за чудеса?

Он стряхнул с себя морок, и снова переключился на рабочий лад.

— И так, до сентября осталось шиш[18] да маленько!

Кикиморки прыснули в кулачки.

— Именно! — возвысил голос Санька. — Наша задача к тому времени запустить заведения в работу. Срубы на продажу есть. Моё дело купить, установить, наполнить необходимым: посудой, столами, стульями. Ваше дело подумать, что готовить из еды будете.

— А, что тут думать, что привезут, то и приготовим. Было бы из чего…

Александр почесал лысую голову. А ведь точно, подумал он. Это же не бабы, а нежить болотная. По хозяйству они ещё туда-сюда… Ха-ха! Туда-сюда, это у них легко! А сеть кабаков организовать… Это вам не туда-сюда… Ха-ха-ха! Санька развеселился, а отсмеявшись, подумал, что на сей «бизнес» надо бы поставить кого из разворотливых мужиков. Только кого? Нет у него друзей и знакомых в этом мире. Надо идти в народ, подумал он, и искать там.

Однако перво-наперво Санька «сходил» к себе старый домой в Коломенском. Перемещаться из тонкого состояния, но не из перевёрнутого мира, было ещё легче. Не было ни вспышки, ни шума, ни пыли. Он понял, что в те разы он тратил очень большое количество энергии. Сейчас, даже с мешком за плечами и двумя саблями в руках, он словно шагнул из одной комнаты в другую через дверь. Вещи он взял для проверки своих возможностей.

Выложив «царские шмутки», он уложил в парусиновый рюкзак свои старые, плотницкие парусиновые штаны, прошитые двойным швом и с карманами на медных клёпках, льняную рубаху, исподнее бельё и рабочую куртку. Вещи, сложенные Лёксой аккуратно в сундук с плотно пригнанной крышкой, перед укладкой, вероятно, были хорошо высушены, а сундук хорошенько протёрт уксусом от плесени, так как его запах ещё чувствовался. Все вещи были словно из-под утюга. Без малейшего запаха тления.

Все вещи соответствовали среднему достатку, кроме сапог. Санька обычные сапоги не носил, а носил, как их стали называть тут, — «правильные», то есть каждый выправленный на свою ногу. И в Кремле уже в прямых не ходили. Ходили только в правильных.

«Ну да ладно», — подумал Санька, — «Сойду за правильного плотника».

Долго в своём старом доме он задерживаться не стал, а снова вскинул лямки рюкзака на плечи и, вернувшись в царскую опочивальню, лёг спать. Завтра ему предстоял нелёгкий день.

Назавтра после заутрени царь объявил, что желает попоститься и душой, и телом, для чего заключает себя в келье Кремлёвского подворья Троице-Сергиевского монастыря. Подворье примыкало к двору Великого Князя и имело ворота, запираемые с обеих сторон.

Александр вместо себя оставил Адашева и прошёл в келью сразу после неожиданного объявления, попросил принести ему сухари и воду, и, заказав тревожить его семь дней, заперся изнутри.

Тут же, не теряя ни минуты, Санька переместился в свою кремлёвскую опочивальню, переоделся в плотницкий наряд, положил в карманы совсем немного денег, надел за спину рюкзак на двух лямках с вещами, инструментом и провизией, и перейдя в режим «поиска сверху», стал искать безопасную точку высадки. Дорога в Москву из Коломенского, как впрочем и все окрестные дороги, была запружена повозками и ходоками аж до самого брода.

«И куда они все едут?!» — возмутился Санька, ища просвет хотя бы метров в пятьдесят. — «Жаль нет Петра Алтуфьева, так бы вместе с ним на телеге в Москву въехал».

Пришлось проявляться аж у Новоспасского монастыря. Он влился в толпу выходящих из ворот обители путников, нашедших в ней ночной кров,