* * *

Павел Райский, преуспевающий бизнесмен, глава концерна, стоял на коленях перед софой, на которой без сознания лежала Глафира, и нежно и тщательно промывал ей порезы. На низком столике рядом с ним стоял тазик с теплой водой и лежал огромный клок ваты. Лицо девушки было измученным.

– Ей повезло, что не задеты глаза, – сообщил стоящий за спиной Райского Альберт Натанович.

Павел кивнул, соглашаясь. Он сказал врачу, что на девушку обрушилось стекло. Тот сделал вид, что поверил. По большому счету, он давно привык не задавать лишних вопросов. Сейчас перед ним была очередная пациентка, и ее состояние внушало ему опасения. Чувство долга перед этой несчастной боролось во враче со страхом перед мрачным озабоченным человеком, который добровольно выступал в роли сиделки. Такое самоотречение в его случае говорило о многом. Если доктор не справится, спросится с него по всей строгости.

– Она долго не приходит в себя. Это нормально? – спросил Райский, не оборачиваясь.

Доктор взглянул на часы.

– Пока да. Я вколол ей обезболивающее, оно имеет седативный эффект. Она вполне может проспать еще час. Если дольше, то это уже плохо.

Мужчины обменялись взглядами.

– Ее здорово потрепало, Павел Аркадьевич, – отвел глаза первым доктор, – но все должно нормализоваться. Молодой организм, хорошая регенерация, здоровое сердце…

Павел почти не слушал. Он видел, как она выглядит. Паршиво. Дело даже не столько в ранах. Глаша пережила сильный шок, столкнувшись с неведомым, находящимся за гранью понимания нормального человека. Поэтому неизвестно, как отреагирует ее сознание после того, как она придет в себя.

Доложив, что сделал все возможное, врач покинул комнату. Павел, еще раз посмотрев на спящую девушку, вышел вслед за ним.

Как он и ожидал, Сашка Восковец по прозвищу Свеча отирался возле двери.

– Ну что, доэкспериментировался? – спросил он злорадно, оценив по достоинству мрачное лицо Райского. Павел стиснул зубы так, что они скрипнули, но промолчал.

– Я же говорил тебе, что девчонка ни при чем, – не унимался Саша, ничуть не испугавшись грозного вида патрона. – И вообще, какого черта ты поволок ее в лес, да еще в одиночку? А если бы и тебя прихватило? Совсем спятил?

– И чем бы ты мне помог? – Усмешка показалась Свече оскорбительной. – К тому же мне лично ничего не угрожало.

– Это тебе так кажется. С этой минуты твоя жизнь, так же как и ее, гроша ломаного не стоит, – отрезал телохранитель, шагая по коридору рядом с Павлом. – Ты уверен, что это сработал свиток? – спросил он после паузы.

– Да. На все сто.

– Но ведь она возвратила его!

Райский резко остановился. Они неизбежно столкнулись бы лбами, но у Свечи была профессиональная реакция. Его неповоротливое на первый взгляд тело застыло на месте за долю секунды до столкновения.

– Я видел эти листья, Свеча, – злым шепотом сообщил Райский, – обычные листья, которые превратились в смертельное оружие, острое, как лезвия. Что, кроме свитка, способно на подобные превращения?

– По мне, так это все вообще смахивает на старую сказку. Девчонка вполне могла оступиться, свалиться в какие-нибудь колючки и расцарапаться в хлам.

– Ты мне веришь?

– А ты сомневаешься? Не верил бы, давно сменил бы работу, нашел бы более вменяемого клиента. Ты бы себя со стороны послушал. Колдовство, превращения, свитки древние. Бред. Но я знаю, что с головой у тебя все в порядке. Просто мне кажется, что девчонку нельзя было использовать вслепую. Там, где я служил, мирное население стараются не привлекать к особо опасным операциям. Я так привык.

– Здесь особая ситуация.

– Понятное дело. А тебе ее не жалко? Просто по-человечески? Нормальная ведь девчонка, симпатичная. Тебе, по-моему, тоже нравится. Вот рехнется теперь после всех этих чудес. Что делать будешь? Передачи в дурдом таскать и угрызениями совести мучиться?

– Ты прав, Саша, но это не мой выбор. Дед все решил за нас сам. Только он мог бы рассказать своей внучке всю правду о свитке. Но он этого не сделал, а значит, не могу сделать и я.

– Ну, теперь-то придется.

– Теперь – да.

– И то хлеб. Хотя по мне, так ее лучше отпустить на все четыре стороны, а еще лучше – увезти куда-нибудь подальше, пока мы со всем этим не разберемся. Какой от нее прок? Сам говорил, что сила деда ей не перешла.

– Она в опасности. Для свитка нет расстояний и срока давности. Пусть побудет на глазах.

– Ну, пусть побудет, – неохотно согласился Саша.

Райский взглянул на него с интересом.

– Что-то ты слишком сильно о ней печешься.

– Ну, я же человек, а не робот, как некоторые.

– Успокойся.

Восковец недобро усмехнулся и холодно взглянул Павлу в глаза.

– А я всегда спокоен, Паша. Я – профессионал. Вот только с бабами я не воюю.

– Я не собираюсь причинять ей вред.

– Но чем она может помочь?

– Человек, у которого сейчас находится свиток, кто-то из ее окружения. И он ее ненавидит. Вариантов – масса. Проверить их все можно, но на это понадобится время. У нас его нет. Чувство вседозволенности превратит человека со свитком в монстра. Тогда будет поздно. Девушка – единственная наша надежда. Я уверен, что он попытается убить ее снова. Мы должны опередить его.

– Ты говоришь очень уверенно. Это так важно?

– Да, черт возьми.

– Важнее, чем ее жизнь?

Восковец увидел, как в глазах Павла что-то дрогнуло.

– Не знаю, Саша, – нехотя выдавил Райский. – Надеюсь, что до крайностей не дойдет. – Он усмехнулся. – Ведь ты же профессионал?

На секунду ему показалось, что Свеча его ударит, но тот сдержался.

– Что там насчет собаки? – спросил Райский, чтобы сменить тему.

– Ничего. Мы с ребятами прочесали всю округу. Собака исчезла.

Окончательно Глаша пришла в себя только на следующий день, под вечер. Врач продержал ее на успокоительном почти сутки. Открыв глаза, она никак не могла сообразить, где она. Парчовые шторы, роскошная кровать с резной спинкой орехового дерева, какие-то пуфики, диван с гнутыми ножками. Глаша посмотрела на забинтованную по локоть руку и все вспомнила и удивилась, что жива. Осторожно приподняв край атласного, с вышивкой, одеяла, она обнаружила, что ее не только забинтовали, но и приодели. Ночная сорочка из натурального шелка приятно скользила по телу. Чья-то – она догадывалась, чья – щедрость не обрадовала, а рассердила ее. Но на то, чтобы разозлиться как следует, у нее не хватило сил.

Преодолев вялость и головокружение, Глаша сползла с кровати. Тапочек почему-то не нашлось, и ее ноги сразу же заледенели. Тонкий ковер не делал пол теплее, но Глаша упрямо двинулась вперед.