Все это прекрасно понимали и старообрядцы-поповцы, в большинстве своем отказывавшиеся от предложений перейти в единоверие и тем доказать свою верность государству. «Поврежденной отраслью» господствующего вероисповедания они себя не считали, пытаясь любыми способами доказать верность короне, но не верность связанной с короной Церкви. Правительство категорически не соглашалась с этим, пытаясь «помочь» Церкви решить проблему раскола с помощью многочисленных секретных комитетов. Первый из таких комитетов появился еще в 1817 г. в Петербурге, начав свою деятельность определением «уничтожить крест и главу на одной раскольнической моленной в Ярославской губернии»[453]. В 1825 г. этот комитет был реформирован и усилен.

Шесть лет спустя, «чтобы дать решениям дел сего рода более взаимной одного с другим сообразности и точности, чтобы, при соблюдении безвредной терпимости к разномыслящим, по возможности направлять их к сближению с Церковью и чтобы не давать способов распространяться вредным учениям», последовало высочайшее повеление об учреждении аналогичного комитета в Москве[454]. В 1838 г. появилось повеление Николая I о постепенном, по мере необходимости, открытии секретно-совещательных комитетов и по губернским городам. В результате, в России появилось 22 таких комитета (последний из них – в 1856 г., уже при Александре II)[455]. Правительство стремилось подчинить дела о расколе местным учреждениям, установив единство действий губернского и епархиального начальств и согласованность принимаемых духовными и светскими деятелями мер. Комитеты состояли из епархиального архиерея, губернатора, председателя палаты государственных имуществ (если в эта должность имелась в губернии) и жандармского штаб-офицера.

Уже в конце николаевского правления, когда власти всерьез обеспокоились «противогосударственным» характером раскола, были открыты еще два новых учреждения – особый секретный комитет и особое временное управление. В комитет, созданный 18 февраля 1853 г., вошел граф Д. Н. Блудов, в то время исполнявший дела председателя Государственного Совета, а также министр внутренних дел и обер-прокурор граф Н. А. Протасов[456]. То, что в комитете присутствовали столь высокопоставленные сановники свидетельствовало о важности для правительства Николая I дел о «расколе». Полгода спустя, 21 июня 1853 г., при министре внутренних дел было учреждено особое временное управление для производства дел о раскольниках[457]. Десятью днями раньше министр получил право разрешать частные вопросы, касавшиеся раскола[458]. Вскоре после кончины Николая I (в 1855 г.) и комитет, и особое управление ликвидировали. Сам факт существования подобных структур свидетельствовал, что император вплоть до кончины с неослабевающим вниманием следил за ходом борьбы с «расколом», полагая в этом свою обязанность как верховного правителя страны.

В целом же, за период царствования Николая I, согласно «собранию постановлений по части раскола» было принято 491 постановление – ни раньше, ни позднее такого числа всевозможных решений относительно староверов и их общин в императорской России не принималось. Борьба с «раскольниками» велась по всем правилам уголовного законодательства страны. В случае если кто-либо из них «совращал» православного в «раскол», то должен был понести уголовное наказание (хотя предварительно подлежал «увещеванию для обращения в недра Православной Церкви»). Если увещевание заканчивалось раскаянием, то судебное разбирательство прекращалось. Если же старовер-мужчина продолжал отстаивать свои взгляды, его (как «совратителя») отдавали в солдаты, отправляя служить в Кавказский или Сибирский корпуса. Если «совратителем» была женщина или престарелый мужчина, то их ссылали: из внутренних губерний империи в Закавказье, с Кавказа – в Сибирь, из Сибири – в Якутскую область. «Совращенных» обыкновенно не наказывали, ограничиваясь «увещеванием». Вторично уклонившиеся в «раскол» уже не прощались, даже если они выражали желание вновь покаяться и вернуться в церковное лоно[459].

В 1842–1846 гг. в России было запечатано 102 старообрядческих молитвенных дома, 147 разрушено, а 12 передано Православной Церкви; в 1853 г. министр внутренних дел получил право начать закрытие старообрядческих скитов[460]. Николай I и его правительство всеми силами стремились, лишив староверов как общество права на законное существование, добиться постепенного уничтожения «раскола». Даже личные права староверов ущемлялись самым беззастенчивым образом: поскольку с правительственной точки зрения староверы не имели законной семьи, их лишили права на усыновление (даже если усыновляемые и усыновители были близкими родственниками и принадлежали к одному «раскольническому толку»). О том, что староверы – отщепенцы, неполноправные подданные российской короны, свидетельствовало и восстановление в официальных документах наименования «раскольник».

Однако стройная на бумаге, николаевская система «противораскольнических» мероприятий не могла привести к чаемому властями результату. Еще дореволюционные исследователи замечали, что для полиции раскол стал «золотым дном», а «мудрая» политика правительства оказалась бессильной в борьбе с «золотой» политикой староверов. «Денежная сила» сторонников древлего благочестия делала малоэффективными старания николаевского правительства. «Какие бы мудрые и верные меры не были придуманы правительством против раскола, – с безнадежностью замечал в своем отчете П. И. Мельников, – они до тех пор не будут исполнены в точности, пока у полицейских чиновников будут руки, а у раскольников деньги». Сами староверы по этому поводу иронически замечали: «Нынче и царство-то небесное трудно получить и помучиться-то за Христа нельзя: все на деньгу пошло»[461]. Денежная сила, находившаяся в руках «раскольников», часто делала бесполезными все старания властей вернуть их в лоно Православной Церкви.

В начале 1850-х гг. все это стало окончательно ясно, но остановить полицейские меры воздействия на староверов правительство не решилось. В этом была своя логика – ведь признав бессмысленность репрессий следовало бы полностью пересмотреть всю политику властей в отношении раскола, признав ее ошибочность. Кроме того, расчет на церковное «увещевание» староверов никак не оправдывался. Уровень подготовки священнослужителей господствующей Церкви был существенно ниже, чем у чиновников МВД, по долгу службы занимавшихся изучением раскола. Обращавший на это обстоятельство внимание И. С. Аксаков видел причину сложившегося в том, что все материалы о расколе сосредотачивались в министерстве внутренних дел, где производились «секретно», «весьма секретно» и «совершенно секретно» и были недоступны «ни для ученого, ни для действующего духовного сословия»[462].

Было и еще одно обстоятельство, которое в крепостной стране невозможно было игнорировать. И. С. Аксаков писал, как один «даровитый раскольник», бежавший от своего помещика в Пошехонские леса, но пойманный полицией, отвечал о причинах побега почти теми же словами, что и старая староверческая песня:

Душа своей пищи дождется,

Душе надо жажду утолити,

Потщися душу свою гладну не оставити.

Этот «раскольник», замечал исследователь, никак не хотел верить словам чиновников, «что душа у него крепостная и ревизская, которой никакой духовной пищи и свободного просвещения не полагается»[463]. Получалась абсурдная ситуация, когда, с одной стороны, власти вынуждены были бороться с религиозным фанатизмом «раскольников», а с другой, – констатировать усиление коррупции в рядах полиции и сельского духовенства, за мзду «закрывающего глаза» на деятельность сторонников древлего благочестия. «Увещевания», как правило,