Она смотрела на него с насмешкой. Час спустя они все еще сидели за столиком в опустевшем ресторане. Допивая очередную чашку эспрессо, она завершала свой рассказ.

Она занималась проституцией с шестнадцати лет (начала еще в Ренне, когда училась в лицее). Родители ни о чем не догадывались, и она никогда – «слышите, никогда!» – не испытывала никаких угрызений совести.

– Я терпеть не могу сидеть без денег.

– У тебя когда-нибудь возникали хоть какие-нибудь чувства к мужчинам, с которыми ты спала?

– Мы что, перешли на «ты»? Ладно. Нет, никогда. Я трусь своим телом об их тела и массирую их отросток руками, губами, грудью и задницей. Это все. Уходя, они платят мне за оказанную услугу. Все вокруг спят со всеми. Я – нет. Я выбираю себе партнеров. Мне нужна финансовая независимость, и поначалу я занималась домашней уборкой. Но однажды решила бросить пылесосить. Ничего неприятного в этом нет. У меня есть тайная жизнь, ну и что? Я иногда ощущаю себя подпольщицей… Кстати, почему я все это тебе рассказываю?

– Потому что я из полиции, и это не беседа, а допрос.

– Не понимаю, что на вас всех нашло. Только вчера Рифат задавал мне те же вопросы.

– Что ты ему ответила?

– Ничего.

Несмотря на жару, ее обнаженные руки и лицо казались высеченными из прохладного мрамора. Слова, которые она произносила, словно не имели к ней никакого отношения – во всяком случае, ничего для нее не значили. По поводу Левента она тоже не сказала ничего существенного – разве что отметила, что он в нее влюблен и она собирается поднять цену.

Даже из Валлетты он продолжал шпионить за айфоном жены, но использовал не профессиональное оборудование, а специальную программу для мобильных устройств, свободно продающуюся в салонах связи. Он прекрасно понимал, насколько глупо себя ведет, но испытывал непреодолимую потребность чувствовать ее пульс. Знать, где она и чем занимается. Бесцеремонная слежка за перепиской Мари-Элен давала ему ощущение, что между ними еще сохраняется хоть какая-то связь.

В последние недели он заметил, что тональность сообщений, которыми она обменивалась с любовником, изменилась. В них становилось все меньше секса и все больше прозы жизни. Рутина повседневности брала свое.

Этим утром она интересовалась у него, что он думает по поводу старшей дочки, Алисы, которая заявила, что хочет креститься.

«Она спрашивает об этом не меня, а его.

Мои дочери отдаляются от меня, мы становимся чужими. Они взрослеют, обретают собственную личность, меняются и постепенно забывают меня. Я больше ничего о них не знаю. Гарри ближе мне, чем родные дети. Как бы мне хотелось снова, как раньше, проверять у них уроки, помогать им в учебе, водить их на занятия музыкой и на гимнастику. Но я не в состоянии сказать им ни слова. И что это за история с крещением? Алисе скоро тринадцать. Ни Мари-Элен, ни я давным-давно не заглядывали в церковь. Сколько было Эмме, когда она начала заниматься проституцией? Шестнадцать лет. Что будет делать Алиса через три года?»

Его размышления прервал телефонный звонок.

– Говорит отец Питер. Мы не могли бы с вами встретиться? Дело довольно срочное…

– Сегодня утром, готовясь к мессе, я вспомнил одну деталь, которую чуть не упустил из вида.

– Я вас слушаю.

– Возможно, это совершенно не важно, но все же… Итак, в тот день, когда я нашел в больничной палате тело убитого мальчика, я видел, как из дверей «Матер Деи» выбежал какой-то мужчина, сел в машину и быстро уехал…

– Номер вы, конечно, не запомнили?

– Это был «ренджровер» старой модели, шоколадного цвета, довольно потрепанный. Номер МАТ 2 11.

– Для человека, который ничего не помнит…

– Дело в том, что сегодня утром я искал в Евангелии от Матфея отрывок про волхвов, которые приходят к только что родившей Марии и приносят младенцу дары – ладан, смирну и золото. Этот евангельский стих обозначается как Мат. 2: 11. Вот почему я вспомнил про ту машину…

Полчаса спустя полицейский и иезуит уже входили в здание Министерства внутренних дел, где нос к носу столкнулись с шефом полиции, гигантом двух метров ростом, чрезвычайно популярным на острове по причине своих габаритов (он не помещался ни в один полицейский автомобиль) и своей ложной скромности. Один телефонный звонок – и шеф полиции назвал своему французскому коллеге имя и адрес владельца «ренджровера». Им оказался Луи Камилльери, рыбак из Марсашлокка, живущий на побережье в уединенно стоящем доме.

Отец Питер отличался нервной манерой вождения, плохо сочетавшейся с его пасторской невозмутимостью. Они свернули на пустынную дорогу, вдоль которой тянулись ангары бывшей британской военной базы, преобразованные в здания сельскохозяйственного назначения. Дорога, резко вильнув в сторону, пошла петлять по ландам, пока не спустилась к самому побережью. В лицо Брюно ударил яркий свет, отраженный бескрайним морем.

– Прямо напротив нас, – сказал священник, замедляя ход, чтобы пропустить встречную машину, – Ливия и Тунис. А дальше, за ними – Сахара.

– Вы видели водителя машины, которая только что проехала мимо? – не слушая его, спросил Брюно.

– Нет, меня слепило солнце, и я смотрел на дорогу.

– Мне показалось, что это дипломат, исполняющий обязанности французского посла.

Дом рыбака притулился на месте заброшенного песчаного карьера, у основания мыса, вдающегося в море. К распахнутой калитке вела неровная каменистая дорога длиной не меньше двух километров.

– Понятно, почему он ездит на «ренджровере». Попробуй выберись из этой дыры.

Отец Питер, безуспешно поискав тень, припарковал машину на солнцепеке. Дальше они пошли пешком. По обочинам дороги росли кактусы. Священник в своем церковном облачении шагал быстро, несмотря на палящий зной. И небо, и землю заливал слепящий белый свет. Стоял полдень, и в воздухе не ощущалось ни дуновения ветерка. Им навстречу выползли собаки, слишком измученные жарой, чтобы залаять.

Как и во всех мальтийских домах, здесь был балкон. Сам дом, весьма скромных размеров, приютился под скалистым обрывом. Вокруг расстилались полосы иссушенной земли. Участок ограждала невысокая каменная стена. Суровую красоту пейзажа оживляла лишь серебристая листва оливковых деревьев.

– Настоящая пустыня! – воскликнул Брюно.

– Летом – да, похоже на пустыню. Но весной все эти клочки земли возделывают.

За домом располагался бассейн, а на его бортике спала, лежа на животе, женщина. Абсолютно голая, если не считать солнечных очков. В верхней части правой ягодицы у нее была татуировка в виде небольшой свастики. Священник положил руку на плечо Брюно, остановившись на приличном расстоянии, и покашлял, привлекая к себе внимание. Женщина поднялась и завернулась в полотенце.

– Простите, не слышала, как вы подошли. Кого-нибудь ищете, святой отец?