– Твой дядя умер?

Она отдала меч Бершаду и села рядом с ним. Подошел Альфонсо, ткнул мордой в ладонь Виры, а потом снова стал щипать траву.

Бершад покачал головой:

– Нет, он изгнанник, как и я. Только он ушел в изгнание по своей воле. Я был совсем мальчишкой, когда Грегор отказался от своих титулов и владений. Все его земли в Дайновой пуще перешли к моему отцу, а меч достался мне. Потом мой дядя сел в ялик и отплыл из Незатопимой Гавани в самое сердце Моря Душ. И вот уже двадцать лет от него ни слуху ни духу.

– И зачем он туда поплыл? – спросила Вира.

Бершад пожал плечами:

– Так ведь он не говорил. Может, проведал, что мой отец – любовник королевы, и хотел улизнуть подальше, прежде чем Гертцог узнает. Ну, многие так думают. Но отец рассказывал, что Грегор изменился после баларского нашествия. Он ведь был тяжело ранен, чуть не умер от ран, и голова у него стала как клетка, которую раскачивает ветер. Он искал тихое, покойное место.

Бершад умолк и занялся крошечной, с веснушку, точкой ржавчины у самого эфеса. Краем глаза он заметил, что Вира встала.

– А какие имена носят твои кинжалы? – спросил он.

В Аргеле Вира сражалась храбро и умело, и Бершад надеялся заручиться ее поддержкой и в следующей схватке. Разговор об оружии – лучшее средство найти общий язык с профессиональным убийцей.

– Это Кайса, – указала Вира на правый кинжал. – А это Овару.

– Начало и конец, – перевел Бершад с папирийского. – Значит, ты – середина.

– Ты говоришь по-папирийски?

– С ужасным акцентом.

Вира улыбнулась и потерла большим пальцем рукоять Овару, выточенную из кости косатки.

– Хорошо, что ты с нами, – сказал Бершад. – Без тебя мы бы не выбрались из Аргеля.

– Йонмар точно бы не выбрался, – презрительно заметила Вира.

– Ну, я бы этому не огорчился.

– Не будь он нужен нам живым, я бы не стала его спасать. – Она медленно повела правой рукой. – Вот, пока его тащила, потянула себе плечо.

Бершад вложил меч в ножны и бережно опустил на землю. Потом он отстегнул нагрудный доспех, снял кольчугу и начал разглядывать ее полотно при свете свечи, отыскивая поврежденные или погнутые кольца. Таких оказалось шесть, и он подошел к Альфонсо, вытащил из переметной сумы мешочек запасных и ласково потрепал осла по морде. Альфонсо радостно прянул ушами.

– Похоже, ослика ты любишь больше остальных, – заметила Вира, когда Бершад уселся и стал чинить кольчугу.

– С ослами проще, чем с людьми, – сказал Бершад. – Да и с остальными зверями тоже. Даже драконы, безжалостные убийцы, никогда не притворяются кем-то другим.

– Ты поэтому так ненавидишь Йонмара?

Бершад покосился на молодого барона, который растирал себе ступни и не отрывал взгляда от глиняного божка.

– Я знавал и похуже.

– Кого, например?

Бершад посмотрел на Виру. Ее любопытство было непритворным.

– До того как меня заклеймили, я был наследником могущественного рода. Наши владения были огромны и богаты. Наши воины славились на всю Альмиру. С северной границей наших владений соседствовало имение некоего барона Умбрика – несколько деревень и кофейная плантация. Своего войска Умбрик не держал, но очень старался мне угодить, поэтому, когда я стал верховным бароном, то отдал в его распоряжение отряд бойцов. Он каждый месяц посылал мне дары – выдержанные вина, кофе, ливенель. Рассказывал о встреченных в лесу ягуарах, зная, что они мне нравились. Я считал его другом. – Бершад умолк, прилаживая кольцо к кольчуге. – Спустя год после моего изгнания мне дали приказ убить дракона во владениях Умбрика. Гертцог не любил посылать меня в окрестности Дайновой пущи, опасаясь, что местные жители меня поддержат, но имение Умбрика располагалось на северной окраине и считалось безопасным. Я обрадовался, что встречу знакомого. Надеялся, что заночую под крышей, может быть, даже в постели, если Умбрик расщедрится. Но он вышел из своей глиняной башни с мечом наперевес, накинув на плечи ягуаровую шкуру, вот как у Йонмара. Он бросил шкуру под ноги, обоссал ее и заявил, что утром отправится на охоту и убьет еще одного ягуара. Потом он добавил, что изгнанникам не место в его владениях и что на своей земле он не потерпит ни моей татуированной физиономии, ни моего осла.

– Какой радушный хозяин, – вздохнула Вира.

– Ну, тогда все считали, что жить мне осталось недолго. Боялись, что если выкажут мне уважение, то король разгневается. Но самое смешное, лет через десять мне снова довелось пройти через владения Умбрика. К тому времени я уже прославился. Умбрик втерся в доверие к Греалорам, построил десяток лесопилок и вырубил тысячелетние леса, обратив древесину в золото. И даже заложил городок рядом с плантацией, назвал его в свою честь: то ли Умбрикова Падь, то ли Умбриков Дол, ну, как-то так. Хвастливый мерзавец. Короче, когда я во второй раз проходил по его землям, альмирские бароны уже взяли в привычку приглашать меня в свои крепости – украдкой, чтобы не прознал Гертцог Мальграв. Умбрик послал солдата в таверну, где я остановился, и велел привести меня в свой новехонький особняк. И даже устроил пиршество в мою честь, чтобы его жена и дети познакомились с Бершадом Безупречным.

– И ты пошел?

– Конечно, – ответил Бершад. – Первое правило драконьера: никогда не отказывайся от горячей еды и мягкой постели. За четырнадцать лет мы с Роуэном это твердо усвоили, потому что по большей части живем вот так… – Он махнул рукой в сторону рыбьих костей и тонких подстилок у костра. – В общем, барон Умбрик лебезил передо мной так, будто я по-прежнему был наследником Дайновой пущи. А когда он упился до полусмерти, я увел его хорошенькую жену в супружескую спальню и оттрахал ее на супружеском ложе.

– Значит, о тебе не только небылицы рассказывают, – улыбнулась Вира.

Бершад пожал плечами:

– Я это к тому, что дикий зверь, в отличие от человека, никогда не сделает подлости. И тому, кто это понимает, не приходится гадать о намерениях зверей.

Вира долго смотрела на Бершада, а потом спросила:

– Кстати, как ты сообразил, что на Аргель нападет дракон?

– Увидел, как он слетает с горы.

– Может, оно и так, но ты снес полголовы сержанту гораздо раньше, чем появился дракон. Откуда ты знал, что он появится?

Помедлив, Бершад произнес:

– А ты глазастая, все примечаешь.

– Это не ответ, – сказала Вира.

Предчувствовать появление драконов Бершад начал на пятый год изгнания, после того как несколько раз был тяжело ранен и лечил раны драконьим мхом. Теперь при приближении дракона у него ныли все кости. Бершад догадывался, что этому есть какая-то причина, но не знал, какая именно. Объяснять все это Вире ему не хотелось, поэтому он сказал ей полуправду: