– Ни с кем. Она позвонила по телефону, представилась исказала, что у нее есть шахта, которую она хочет продать. Она говорила, чтоимеет образцы, которые свидетельствуют о присутствии богатой руды, что онасделала некоторые капиталовложения и что свободна только по вечерам. Она хотелаусловиться о переговорах.

– И что? – спросил Мейсон.

– Я предложил, чтобы она зашла как-нибудь вечером. Мне и вголову не пришло, что она появится в тот же день и так поздно. Когда онаговорила о вечере, то я думал, что она имеет в виду ранний вечер.

– И ни с кем другим она не виделась?

– Дайте подумать. Вначале с ней разговаривал я. Потом пошелсообщить Язону. Я посвятил его в курс дела в общих чертах и спросил, хочет лион с ней разговаривать.

– Да, помню, ты объяснил, чего она хотела, – подтвердилБартслер. – Я сразу сказал тебе, что это, наверное, нам не подойдет, но раз этаженщина уже здесь, то я могу с ней поговорить.

– Все это время она ждала в холле, – продолжал Гленмор, – исуществует возможность… Но даже если так, то я не вижу, какое это может иметьзначение…

– Существует возможность чего? – спросил Язон Бартслер.

– Что твоя жена или Карл случайно вошли туда. Но даже еслиэто было так, то они могли лишь обменяться с нею несколькими фразами.

На несколько секунд наступила тишина, после чего Бартслерсказал со значением Гленмору:

– Проверь это, Фрэнк, хорошо?

Гленмор казался смущенным.

– Это не так просто.

– Несмотря ни на что, все-таки попробуй.

– Это щекотливое дело для постороннего человека. Сампонимаешь, Язон…

– Раз ты так к этому подходишь, – терпеливо ответилБартслер, – то скажи Карлу, чтобы он сейчас же пришел сюда. И передай моейжене, что я был бы благодарен, если бы она также смогла подойти на минуту.Скажи ей, что это очень важно.

Гленмор кивнул головой и вышел. Бартслер сидел, задумчивопожевывая сигару.

– Черт побери, мистер Мейсон, – отозвался он. – Мне этокажется невозможным, однако это должно быть так.

– Потому что дело в вашей жене и вашем пасынке, – обратилвнимание Мейсон. – Настолько ли вы уверены в своем предположении, чтобы ставитьточки над «i»? На вашем месте я поостерегся бы выдвигать обвинения, которыемогут не найти подтверждения в фактах.

– Мы с женой достаточно давно живем вместе, – ответилБартслер. – Любовь давно выветрилась, и сейчас я отчетливо вижу, что для нееэто была обычная торговая сделка. Она хотела денег, хотела положения, хотелавлияния. И, как всегда, когда одна сторона продает то, чего нет, вторая сторонаслишком поздно спохватывается, что не получила ничего за свои деньги.

– А если речь идет о вашем пасынке? – спросил Мейсон.

– О моем пасынке! – повторил Бартслер взволнованно. – Я нехотел бы, чтобы в этом деле были какие-либо недомолвки. Этот негодяйзаслуживает только солидного пинка под зад. Этот лицемер, этот осел, этотэгоист…

– Ничего не скажешь, довольно исчерпывающий список, –заметил Мейсон.

– Я мог бы еще дополнить его, если бы у меня было времяподумать, – ответил Бартслер. – От него можно ожидать чего угодно. Он такохвачен манией изображать из себя великого актера, что готов делать все, заисключением, конечно, честной работы. Еще один великий человек, рожденный длятого, чтобы начинать карьеру сверху.

– Как относится к этому его мать? – спросил Мейсон.

– Она ничего не видит, кроме него. Для нее он – всеголливудские звезды, вместе взятые.

– И она готова многое сделать для его карьеры?

– Все.

– Дело действительно деликатное, – заметил Мейсон.

– Черт побери, оно вовсе не должно быть деликатным, –взорвался Бартслер. – Говоря «все», я знаю так же хорошо, как и вы, что этоозначает. Она готова лгать, красть, не знаю, может быть, даже убивать ради…

– О ком разговор? – спросил холодный, сдержанный голос сдругого конца комнаты.

Бартслер поднял взгляд и, увидев жену, поднялся с кресла.

– Ты помнишь мистера Мейсона, моя дорогая? Это егосекретарша мисс Делла Стрит.

– Добрый вечер, – сказала она холодно, после чего сноваповернулась к мужу. – О ком ты говорил, Язон?

Бартслер выдержал ее взгляд.

– Черт возьми, если ты обязательно хочешь знать, то о тебе.

– Понимаю. Ты не для того случайно пригласил господинаадвоката, чтобы он представлял тебя на бракоразводном процессе?

– Нет. И оставим это… – начал Бартслер.

На ее лице появилась ледяная улыбка.

– Потому что если так, то ты слишком поздно подумал об этом.Завтра я подаю на развод.

Бартслер вздохнул, после чего процедил сквозь стиснутыегубы:

– Это развязывает мне руки.

– Совсем нет, – сладко сказала она. – Это только первыйраунд. Господин адвокат подтвердит, что остается еще урегулировать вопросимущества.

– Если ты себе воображаешь, – взорвался он, – что выдавишьиз меня хоть один доллар для себя и своего сыночка…

– Хватит, Язон, – резко перебила она. – Можешь сколькоугодно терзать меня, это твоя супружеская привилегия. Но моего сына оставь впокое. Ты не имеешь на него никаких прав. Я его содержу.

– Ты его содержишь! – фыркнул Бартслер. – Берешь от меняденьги и даешь ему.

– Тем не менее это мои деньги, когда я их даю ему.

– И это, наверное, объясняет, почему он задирает нос инасмешливо ухмыляется? Он ведет себя так, как будто ничего мне не должен. Дажене должен уважать меня.

– Я не знала, что он тебе что-то должен, – сказала ледянымтоном миссис Бартслер. – А что касается уважения, то человек либо его вызывает,либо нет.

– Уж я сумею научить его уважению! А если он сделал то, чтоя предполагаю…

– Что же ты предполагаешь?

– Я предполагаю, что… Подождем его, посмотрим, что онскажет.

В комнату вошел Фрэнк Гленмор. Он отрицательно покачалголовой.

– Карла нет? – спросил Бартслер.

– Нет.

– Если вы интересуетесь Карлом, то он вернется поздно, –сообщила миссис Бартслер. – Насколько я знаю, у него свидание.

– Он взял машину?

– Не беспокойся, Язон, не твою. Он взял мой автомобиль.

– Обнаглевший щенок! – произнес Бартслер. – Хоть бы раз…

– Прекрати! Ты действительно не имеешь на него никаких прав!Это дело касается исключительно его и меня. Конечно, он немного разочарован,что не мог пойти на фронт со своими здоровыми друзьями…