– Да как-то несуразно и глупо получилось. Из Центра, от Ерофеева, мне приказали встретить разведдиверсионную группу капитана Кондратьева и всячески оказывать им помощь по выполнению боевой задачи. Но буквально через час или два из Центра пришла новая шифрограмма для Кондратьева, но уже от начальника разведдиверсионного отдела штаба фронта подполковника Борзова, которая в корне меняла боевую задачу, поставленную перед группой. Цель и суть новой задачи мне была неизвестна. Однако Кондратьев был не в восторге, но приступил к выполнению вновь поставленной боевой задачи. Мною была выделена часть людей для содействия с группой. Ну а дальше, – Иван Иванович резко встал и начал ходить по комнате, – дальше почти все они погибли в неравном бою, и спаслось всего два или три человека. О гибели группы я немедленно сообщил Борзову, на что только через несколько дней пришёл ответ: «Ждите следующую группу в означенном месте и времени».

– И какое же это было время? – произнёс Егор. – Я имею в виду прилёт нашей группы.

– В эту ночь, – тихо произнёс Панкратов.

– В эту ночь!? – не сговариваясь, выпалили разведчики.

– Да. Я даже удивился, как это мы проморгали ваш прилёт, когда вы вошли в мою землянку.

– Вот так шуточки, – в сердцах проговорил Егор. – Выходит, Краузе водил вас за нос вашими же руками.

– Не знаю, кто нас за что водил, но отряд чётко выполнял ежедневную боевую работу, уничтожая фашистов и не допуская в свои ряды предателей и провокаторов…

– Да вы не кипятитесь, Иван Иванович, никто вас и не думает обвинять в непрофессионализме по командованию отрядом. В вашем случае была проведена непостижимо тонкая игра, точнее, работа по утечке информации, а, возможно, и внедрение вражеского агента. Это такая игра, которую и опытным-то разведчикам распознать сложно, а не то что вам, пусть организованному, но всё равно простому вояке.

Егор присел на топчан и, обхватив голову руками, задумавшись, надолго замолчал.

«Надо признать, что Краузе был воистину прирождённый игрок, специалист разведывательного дела. Видать, на его счету было больше побед, чем поражений. И какое счастье, что он нейтрализован, а жало вырвано. И то, что Краузе в любой момент мог разделаться с партизанским отрядом, как бог с черепахой, не было сомнений. Партизанский отряд ему был нужен до поры до времени, как перевалочный пункт в дезинформационной войне с нашим Центром», – думал про себя Егор.

– Иван Иванович, а кто у вас в отряде новичок на ближайшее время?

– У нас много новичков, но я за каждого готов отдать голову на отсечение. Взять хотя бы Васятку, извините, Василия Соковникова. Так вот, как я могу в нём сомневаться, когда на глазах у девятнадцатилетнего парня немецкие солдаты изнасиловали его мать, а потом застрелили? Так он после этого во всех операциях идёт в атаку в полный рост, не пригибаясь перед пулями. И уж несдобровать тому, кто попадёт под его штык. Или взять Виктора…

– Ладно, ладно, Иван Иванович, верю, и, конечно же, мы не сомневаемся в ваших бойцах.

Все надолго замолчали, а Панкратов набил газетную закрутку табаком и закурил. Закурили и разведчики.

– Что говорить, и от вашего Центра присылают достойных людей, – проговорил Панкратов после томительного затишья. – Взять того же Плющева – боевой парень, за короткое время зарекомендовал так себя, что от немцев только перья летят. Даже Зойкино сердце успел покорить. А я что, если полюбили друг друга, то ни отец тут, ни война не помеха. Видели, как рванула к нему по прибытии в отряд? И он тут исстрадался без неё, – и Иван Иванович тяжело вздохнул.

– Плющев, Плющев, – медленно проговорил Егор, растирая пальцами глаза. – Да, кажется, припоминаю, есть такой в отделе у Борзова. Даже виделись как-то. Но почему мне об этом никто не сообщил – ни Ерофеев, ни Борзов? Впрочем, понимаю, это ставленник Борзова, так сказать, осведомитель всех дел, происходящих в отряде. Ох, это Борзов перестраховщик. Видать, везде у него понатыкано, чтобы всегда иметь свежую и оперативную информацию для начальства.

Затем, призадумавшись, добавил:

– Это тот высокий бородач, который нас первым встретил и провёл к вам? Кажется, припоминаю.

– Да, это он. Только напрасно вы так, товарищ капитан, – обиженно ответил Панкратов. – Ничего не могу сказать про вашего Борзова, однако прислал он человека, не лишнего в отряде. Смелый, умный, а главное, грамотный специалист в разведывательном деле, а для нас это ох как важно, чтобы не попасть немчуре на вертел.

– Ну да, ну да, – машинально проговорил Егор. – Тем не менее открытым остаётся вопрос о ложном времени нашего десантирования. Вы можете как-то объяснить это?

Иван Иванович тяжело вздохнул, затем скомкал в своей широкой ладони недокуренную козью ножку и после долгого молчания проговорил:

– Признаюсь честно, обескуражили вы меня этим вопросом, и до сих пор не могу взять в толк, отчего так произошло.

– А шифрограмма у вас сохранилась?

– Нет, так как согласно инструкции я её сразу же уничтожил, как и все прочие. Но, смею вас заверить, дату десантирования я не мог перепутать, так как передал её своему заместителю Плющеву, можете у него осведомиться.

Замешательство и сомнения Панкратова ещё раз утвердили Егора в мысли, что командир партизанского отряда абсолютно не причастен к разыгравшейся трагедии с группой Кондратьева и его группой. Тем не менее Егор интуитивно чувствовал, что причину этого поражения всё равно нужно искать внутри отряда.

Впрочем, не покидала его и такая мысль: «Дезинформация – непосредственно из Центра. Но в таком случае это могло исходить только от полковника Ерофеева, поскольку все основные детали и параметры боевого задания были разработаны им, как непосредственным руководителем операции. К тому же занозой в этом деле был пароль, о котором знал Краузе. Несмотря на обоснованную неприязнь Егора к Борзову, тот был не в счёт, так как знал об операции поверхностно и досконально не владел всеми деталями».

Взвесив все за и против, командир разведгруппы принял единственно правильное решение в сложившейся обстановке. Он решил не рисковать группой и выйти на связь с Центром по запасному каналу, а именно непосредственно на Борзова, что означало полный провал руководства операцией со стороны полковника Ерофеева со всеми вытекающими последствиями, о которых в данную минуту Егор не задумывался, полагаясь на трезвость решения, диктуемого смертельной обстановкой.

Так что, посовещавшись несколько минут со своими товарищами, командир разведгруппы, используя рацию Панкратова, немедленно передал в Центр все детали проведённой операции по ликвидации Краузе, естественно, по запасному каналу и своим шифром. Дождавшись подтверждения о приёме шифрограммы Центром, а также ряда указаний по дальнейшим действиям, Егор вышел из затхлой землянки на воздух.

Ощущение у него было такое, как будто он только что убил собственную мать. Он всё сделал правильно, к тому же в шифрограмме не содержалось ничего такого, что бы могло компрометировать полковника Ерофеева или бросить на него тень. И всё же Егор чувствовал себя предателем по отношению к человеку, который для него был больше, чем отец. Впоследствии, на протяжении всей своей долгой жизни Егор Кузьмин часто будет вспоминать это гнетущее чувство, рвущее душу на части, и всякий раз с большой скорбью будет укорять себя за собственное малодушие, вероломство и совершенную подлость к человеку, которого он непомерно уважал и по-сыновнему любил.