Казалось бы, от ночного воздуха я должна была протрезветь, но только сильней опьянела. Когда он стал меня целовать, мне понравилось, и я ему отвечала, чем, кажется, немного обескуражила. (Может, я что-то делала не так? В книгах об этом не пишут, но я делала все точно как в кино.) Он обнял меня руками и стал гладить. Вот тут у меня немножко перехватило дыхание, и я действительно завелась.

Так вот, мы вернулись в дом, в комнатку, которая на самом деле кабинет отца Ли. В ней стоит диван, и мы на него сели и стали обжиматься. Было темно – в коридоре горел свет, а в комнате мы не включали.

Почему записи о сексе – более личные и трудные, чем обо все остальном? В этом дневнике есть места, за которые меня бы сожгли на костре, а писать их я не стеснялась.

В общем, мы немножко пообжимались, а потом Оуэн сунул руку мне в трусики, и мне понравилось, я и подумала, что веду себя как эгоистка, что просто сижу и не отвечаю ему, так что я положила ладонь ему на бедро и продвинула к его пенису – да, я прекрасно знаю, что такое пенис, я купалась в ванне вместе с кузенами и играла с ними в доктора, когда мы были маленькие и не подчинялись этим дурацким правилам этикета. В общем, у Оуэна, как и следовало ожидать, был пенис, и он был напряжен, но стоило мне коснуться его через брюки, он убрал руки и чуть не отскочил от меня.

– Ах ты шлюха! – сказал он и загородился от меня руками, словно думал, что я его схвачу за это место. И вылетел за дверь. Я посидела минуту с горящими щеками. Я не понимала. И до сих пор не понимаю. Он меня хотел. Мне кажется, что хотел. Я думала, я веду себя как нормальный человек, но, очевидно, нет. Что-то я упустила, потому что так и не могу понять.

Ли, когда я вернулась, сказала мне, чтобы я осторожнее с Оуэном, потому что он дает волю рукам. Мне что, надо было его остановить? Или он ожидал сопротивления, а не сотрудничества? Просто тошно. Все это тошнотворно, и я не хочу иметь с этим ничего общего.

По мне, лучше уж бесконечная череда баров, как в «Тритоне» Или хоть три настоящих бара. Там я бы поняла. А этого мне никогда не понять. Хорошо хоть, я с ним, наверное, больше не встречусь.

С утра поехала в Кардифф, чтобы потратить в «Лирсе» свои жетоны на книги. Я в восторге от «Лирса». Магазин огромный, два этажа, и целая стена отдана НФ, с импортными американскими изданиями. Я заново купила себе «Обделенных», и «Красную смену», и «Пересечение Эйнштейна», и «Четыре квартета», и «Особый дар» Майкла Коуни, который написал «Здравствуй, лето, и прощай», и – чудо чудное, диво дивное, новую книгу из «Хроник Амбера» Роджера Желязны! Я при виде ее даже взвизгнула. «Знак единорога»! Она в жуткой желтой обложке, но славься вовеки, «Сфера», которая ее издала, и «Лирс», который закупил!

Я променяю всех парней в долине на один «Знак единорога».

Ближе к вечеру мы пробежались к Бикон, посмотреть, не замерзли ли водопады. Не замерзли, еще не так холодно, хотя в иные зимы они на несколько дней замерзают. У развилки не было фургона с мороженым, и тетушка Тэг, судя по ее реакции, этого ожидала. Я люблю горы. Мне нравится горный горизонт, даже зимой. Когда мы спускались обратно – сперва к Мертиру, а потом через отрог к Абердэру, как ходила когда-то тетушка Тэг, когда была еще школьницей, я чувствовала себя как в гнездышке из большого лоскутного одеяла.

Я не расстаюсь с новой палкой. Заметил ее только дедушка, когда мы вечером на обратном пути зашли к нему. Он сказал, что она из орешника. Я сообщила, что купила на рыке за подарочные деньги. Он похвалил работу и посоветовал надеть на кончик резиновую насадку, ее тоже можно купить на рынке. Он сегодня выглядел гораздо бодрее. Никто не мог бы сделать больше тетушки Тэг, чтобы вытащить его оттуда.

В поезде залпом прочла «Знак единорога», так что можно будет оставить ее у Даниэля, когда буду возвращаться в школу. Что мне по-настоящему нравится в этих книгах, это голос Корвина, такой очень личный, освещающий все, подшучивающий и вдруг становящийся столь серьезным. Еще мне нравятся Козыри, и Тени, и набеги на Тени. (Пожалуй, буду отныне всегда теперь называть жареную курицу по-кентуккийски жареной ящерицей.) Думается, он не все, что можно, извлек из Теней. Если можно сквозь них пройти и найти свои тени, с ними много всякого можно бы сделать.

Дочитала к Леоминстеру, а потом стала перечитывать «Четыре квартета» и пьянеть от слов. Я могла бы переписывать эту книгу страницу за страницей. Иногда трудно понять смысл, но в том-то отчасти и восторг, когда собираешь образы в единое целое. В ней такой же сюжет, как в «Молодом Лохинваре», только он не лежит на поверхности. Как я рада, что у меня теперь есть эта книга. Могу ее перечитывать раз за разом. Буду перечитывать в поездах, всю жизнь, и каждый раз вспомню сегодняшний день, и у меня будет с ним связь. (Волшебство ли это? Да, своего рода волшебство, но большей частью просто чтение своей книги.)

Шропшир все такой же ужасающе плоский и безгорный. Под январской моросью у него жалкий вид. Небо столь низкое, что, если привстать на цыпочки, можно ткнуть в него пальцем. Кажется, тут можно одновременно страдать и клаустрофобией, и акрофобией.

Даниэль меня встретил без проблем. Приехал заранее: выйдя с вокзала, я застала его в «Бентли» с «Панчем» в руках. Он очень извинялся, что не отвез меня тогда на вокзал. Так трудно найти, что на это ответить. Могла бы сказать, что не важно, но ведь это важно. И что теперь изменят его извинения? «Не извиняйся, просто больше так не делай», – сказала я. Он поморщился.

Я привезла с собой пирог Двенадцатой ночи. Сама испекла, а тетушка Тэг покрыла глазурью. В нем не было прямой и преднамеренной магии, кроме мысли о трех Царях и посвященного им стихотворения Элиота, но сам факт, что мы готовили в ее мисках, ее ложками и своими руками, делает его волшебно реальным. Думаю, сестры это заметили, потому что вынесли свой, а мой велели забрать в школу и дать по ломтику всем подругам. В школе он будет практически светиться волшебством. Я этого не сказала. Я ела их опилочный пирог, улыбалась и старалась любой ценой быть Приятной Племянницей. Делала вид, что жду не дождусь возвращения в школу и мне страшно интересно, что получили на Рождество другие девочки. Пока я сидела там, улыбаясь до боли в щеках, мне пришло в голову, что они вовсе не пытались меня околдовать. То есть сережки, наверное, были такой попыткой, но, чтобы затащить меня в магазин и тому подобное, они прибегали к авторитету взрослых и физической силе, а не принуждали чарами и не заставляли захотеть эти серьги, ничего такого. Интересно, много ли они умеют и где научились? Неужели тоже от фейри? Или от кого-то, кто учился у фейри? Теоретически я могла бы обучить всему, что умею, человека, который ни разу не видел фейри.

За чтением «Четырех квартетов» я иногда задумывалась о фейри юрского периода и подумала: может быть, они – разумное проявление взаимосвязи миров? Помнится, в Бирмингеме, во время своего побега, я раз увидела фейри на перекрестке. Шел дождь, мокрая мостовая блестела, а он стоял как ни в чем не бывало. Когда я подошла и он заметил меня, то кивнул и исчез. А на том месте, где он стоял, сквозь трещину в асфальте проросла трава.