но следует признать, что живем мы в мире, если не хотим вести себя, как чокнутые детки или сбежавшие психи, или еще что-нибудь такое.

Несколько дней мисс Гёринг было вполне ясно, что лодырем Энди больше себя не считает. Это бы доставило ей громадное удовольствие, будь она заинтересована в перевоспитании своих друзей, но, к сожалению, интересовал ее лишь тот курс, каким двигалась она, дабы достичь собственного спасения. Энди ей нравился, но последние две ночи она ощущала позыв с ним расстаться. К тому же в немалой мере это было связано с тем, что в бар зачастила незнакомая личность.

Новичок этот был чуть ли не исполинских размеров, и те оба раза, когда она его видела, приходил он в громадном черном пальто, хорошо пошитом и, очевидно, из очень дорогой материи. Лицо его она замечала лишь мельком раз-другой, но и то, что удалось разглядеть, испугало ее так, что уже два дня она не могла думать почти ни о чем другом.

Человек этот, как они заметили, подъезжал к салуну в очень красивом крупном автомобиле, больше напоминавшем катафалк, а не личную машину. Однажды мисс Гёринг рассмотрела ее хорошенько, когда мужчина выпивал в салуне. Казалась она почти совершенно новенькой. Они с Энди заглянули в окно и несколько удивились, обнаружив на полу салона кучу грязной одежды. Мисс Гёринг теперь полностью занимала мысль, каким путем двинуться, пожелай новоприбывший сделать ее ненадолго своей любовницей. Она была почти уверена, что так он и поступит: несколько раз она перехватывала его взгляд – такой научилась распознавать она уже давно. Ей оставалась единственная надежда: он исчезнет, не успеет выпасть ей случай к нему подкатиться. Если так и случится, она будет свободна и тем самым вольна растратить еще немного времени с Энди, а тот сейчас казался настолько чуждым чего бы то ни было зловещего, что она уже начинала ссориться с ним из-за мелочей, как это бывает обычно с младшим братом.

Утром в воскресенье мисс Гёринг проснулась и увидела Энди в одной рубашке – он смахивал пыль с каких-то столиков в гостиной.

– В чем дело? – спросила она. – Зачем ты хлопочешь по дому, как невеста?

– Разве не помнишь? – с обидой переспросил в ответ он. – Сегодня важный день – день совещания. Они соберутся сюда с утра пораньше, все втроем. Живут они, как малиновки, эти деловые люди. Ты не могла бы, – попросил у нее он, – не могла бы сделать что-нибудь, чтобы комната стала покрасивее? Видишь ли, у них всех есть жены, и хоть, возможно, они тебе не скажут, как обставлена их гостиная, у их жен куча денег на всякие побрякушки и украшения, и глаза их, вероятно, привыкли к какой-нибудь мишуре.

– Так эта комната, Энди, у тебя до того отвратительна, что я не понимаю даже, что может пойти ей на пользу.

– Да, комнатенка, наверно, неважнецкая. Раньше я никогда этого особо не замечал. – Энди надел темно-синий костюм и очень аккуратно причесался, втерев в волосы немного бриолина. Затем походил взад-вперед по гостиной, сунув руки в задние карманы брюк. В окно лилось солнце, а батарея отопления раздражающе посвистывала, перегревая комнату, – как это обычно бывало с тех пор, как сюда прибыла мисс Гёринг.

Мистер Беллами, мистер Шлэгел и мистер Докерти получили записку Энди и теперь поднимались по лестнице, приняв его приглашение скорее из любопытства и застарелой привычки никогда ничего не упускать, нежели потому, что действительно верили, будто их визит принесет какие-то плоды. Почуяв же ужасную вонь дешевой стряпни в коридорах, они прикрыли рты руками, чтобы слишком уж громко не расхохотаться, и изобразили маленькую насмешливую пантомиму ретирады к лестнице. Хотя на самом деле им было вполне безразлично, поскольку стояло воскресенье, и они предпочитали общество друг друга, а не своих семейств, а потому и постучались к Энди. Тот быстро обтер руки, ибо те вспотели, и побежал открывать. Он стоял в дверях, энергично пожимал руки каждому мужчине и только после этого приглашал их войти.

– Я Эндрю Маклейн, – сказал им он, – и мне жаль, что мы не встречались раньше. – Он провел их в комнату, и все трое тут же сообразили, что здесь будет отвратительно жарко. Мистер Докерти, самый напористый из троицы, повернулся к Энди.

– Вы не будете против открыть окно, приятель? – громко осведомился он. – Тут вскипеть можно.

– Ох, – ответил, вспыхнув Энди, – мне следовало бы об этом позаботиться. – Он подошел и открыл окна.

– Как вы это терпите, приятель? – спросил мистер Докерти. – Пытаетесь тут высидеть что-то?

Трое мужчин скучились у кушетки и вытащили сигары, а после с минуту их осматривали и обсуждали.

– Двое из нас сядут на эту кушетку, приятель, – произнес мистер Докерти, – а мистер Шлэгел может устроиться вот в этом креслице. А вы где сидеть собираетесь?

Почти сразу же мистер Докерти счел, что Энди – полный олух царя небесного, и взял все в собственные руки. Это настолько обескуражило Энди, что он стоял и пялился на троих мужчин, не говоря ни слова.

– Будет вам, – произнес мистер Докерти, вынося из угла комнаты стул и устанавливая его у кушетки, – идите сюда, сядете здесь.

Энди молча сел и принялся перебирать пальцами.

– Скажите-ка мне, – проговорил мистер Беллами, немного более учтивый и воспитанный, чем те двое. – Скажите, сколько вы уже тут живете?

– Я живу тут два года, – вяло ответил Энди.

Трое мужчин недолго об этом подумали.

– Что ж, – вымолвил мистер Беллами, – так и расскажите ж нам, чем вы эти три года занимались.

– Два, – поправил его Энди.

Он приготовился рассказать им довольно пространную историю, ибо подозревал, что они примутся допрашивать о его личной жизни, дабы удостовериться, с каким человеком имеют дело, и он счел неразумным признавать, что за эти два года не занимался совершенно ничем. Но Энди воображал и что совещание будет проводиться гораздо дружелюбнее. Предполагал, что эти люди придут в восторг от того, что нашли желающего вложить немного средств в их дело, и окажутся более чем готовыми поверить, что он приличный, трудолюбивый гражданин. Теперь же, однако, он ощущал, как его подвергают перекрестному допросу и выставляют посмешищем. Ему едва удавалось сдерживать порыв опрометью выскочить из комнаты.

– Ничем, – сказал он, избегая смотреть им в глаза, – ничем.

– Меня всегда изумляет, – промолвил мистер Беллами, – как людям удается располагать свободным временем – то есть если свободного времени у них больше, чем нужно. Тут я имею в виду, что фирме нашей уже тридцать два года. И ни дня не проходило, чтобы не требовалось мне заниматься тринадцатью-четырнадцатью разными делами.