– Состав пигментов безупречный, – вздохнул он. – Подобрать что-то похожее из нынешних красок реально, но надо хорошо знать, что у Коровина на палитре было, а чего исторически быть не могло. То, что здесь намазано, у Коровина имелось. Раскачать дундука Галашина на полный химический анализ вряд ли получится, да и зачем? Мне нужен от него не Коровин, а Васильковский. Но если я смогу взять за жабры Палечека…

От этой мысли немолодые щеки Виктора Дмитриевича заметно порозовели. Он не очень нуждался в деньгах и не гонялся, как раньше, за неведомыми и забытыми редкостями. Он успокоился. Сейчас он всему предпочитал чистое искусство. Для него это было искусство выходить сухим (или полусухим) из воды, то есть из рискованных ситуаций.

Давно, еще в девяностых, Виктор Дмитриевич распродал свое небольшое, но ценное собрание. Тогда лихие ребята то и дело громили и грабили коллекционеров. Виктор Дмитриевич, человек жизнелюбивый, не желал получить табуреткой по башке или пулю в лоб. С коллекцией он расстался. Главным наслаждением его жизни стали платонические авантюры с живописью. Он ограничился званием эксперта, направляя неразумных и обводя вокруг пальца ушлых. Он осчастливил одних и уличил других. Другу Парвицкому он помог составить превосходную коллекцию. Женька звал его великим комбинатором и бранил за склонность к шантажу и раскладке ложных приманок. Но позднее призвание Виктора Дмитриевича состояло именно в этом.

Вот и сейчас, разглядывая отвратительного Коровина и зная, что у Филиппа Палечека таких Коровиных полным-полно, он предвкушал, как вывернет парижанина наизнанку. И вытрясет из него все стоящее!

– Филька, конечно, не дурак, – рассуждал он. – Нанять студента художественного училища, чтобы он намазал кучу картинок? Глупо и опасно. Тут все как-то иначе подстроено. Пусть Фима в Москве порыщет, но и я не лыком шит.

Он еще раз вгляделся в картину. На слепяще-белой скатерти, залитой невероятным светом, млели в вазе лохматые розы, мерцал стакан с водой, на тарелках самоцветами пестрели какие-то объедки. Вдали косым горбом поднималась белая гора, за ней синело море.

Виктор Дмитриевич рассердился:

– Гурзуф, черт его возьми! Именно Гурзуф. И написано бойко, мазисто. Что же тут не так, кроме того, что тени для Коровина сероваты, а яблоки дрянь?.. Черт, мне мешают эти мазки – летят, бегут, темперамент так и шипит. Но как-то не по форме они ложатся, что ли? Такое впечатление, что не с натуры все это писано. Тогда меж рукой и глазом мозги не встревают!

Он еще раз посмотрел на «Утро в Гурзуфе» одним глазом, левым.

– Не с натуры написано! Точно! С другой картины?! Провалиться мне, если это не так. Ну, держись, Палечек!

Сентябрьское солнце может быть жарким, почти летним, но сентябрьские ночи сыры и неуютны. И наступают они поспешно, и тянутся долго.

Едва сошел закат, как множество незнакомых звезд засияло в зеленом небе. Варя знала, что осенью бывает много звезд, но своими глазами видела это впервые.

– Даже смотреть страшно, – сказала она. – Голова кружится. Зато красиво!

Ей было холодно в куртке, которую в городе она носила до ноября. Из чащи тянуло стылой прелью, древесной и грибной. Лес стоял однообразно черный, как забор, а ведь еще полчаса назад березы на обочине были такими ослепительно-желтыми, что, казалось, они фосфоресцируют в сумерках. Не верилось, что темнота сможет погасить эти светильники – они сияли и шелестели.

Но теперь остался лишь шелест. Какая-то невидимая большая птица перелетела с ветки на ветку, громко шоркнув крыльями. Совсем как в страшной сказке! Какой? Про Белоснежку, кажется?

Варя поежилась и нарочно громко крикнула:

– Долго еще?! Когда поедем? Я замерзла!

Артем возился под капотом заглохшей «восьмерки» при свете туристического фонарика. Услышав Варин голос, он выпрямился, выключил фонарик, вытер руки какой-то дачной тряпкой, которую нашел в салоне.

– Плохо дело, котенок, – сказал он. – Карбюратор полетел. Машина-то рухлядь.

– Ты говорил, бензин кончился.

– И это тоже. Но бензин дело наживное: поголосовали бы на дороге, помог бы кто-то. А тут полный капец. Ты не переживай! Ничего, прорвемся.

В темноте Артем казался огромным, непохожим на себя. По фальши его голоса Варя поняла, что дело плохо. Старая «восьмерка», боком съехавшая в кювет, выглядела мертвой, подбитой.

– Что же теперь делать? – спросила Варя.

Скорее у себя спросила, чем у Артема, но он добросовестно ответил:

– Пока не так поздно и машины попадаются, на попутке доедем до деревни. А там поглядим.

– Ты с ума сошел! Какая деревня? Нас ищут!

– И здесь, у черта на куличках, тоже? – удивился Артем. – Ты, котик, думаешь, менты такие умные?

Вот тупица! Варя разозлилась не на шутку, но взяла себя в руки и постаралась объяснить доходчиво:

– Всюду разосланы наши фотографии. Помнишь, что творилось в аэропорту? Мы ведь с тобой не пачку макарон в супермаркете увели – мы взяли редкие и страшно дорогие произведения искусства. А Галашин человек богатый и влиятельный.

– Ну и что?

– А то, что у Галашина все схвачено. Менты бегают, как савраски, ищут его добро. И нас ищут. Значит, надо действовать хитро и делать то, чего никто от нас не ждет. Ты сам говорил, эту дурацкую колымагу никто не бросится искать – даже если дед-дачник заявил об угоне, раскачаются менты не скоро. А куда мы поехали, никто на свете не знает. У нас есть запас времени.

Она шлепнула ладошкой по холодному боку «восьмерки»:

– Эх, подвела нас машина! А так хорошо все шло!

Она снова зябко поежилась. Артем ее обнял, она не сопротивлялась. Его руки пахли бензином. Он был горячий, как печь. Он был сильный. Он был послушный. Кое-что для нее он еще сможет сделать.

– Нам нужна другая машина, – твердо сказала Варя.

– Где мы ее тут возьмем?

Артем тоскливо уставился на пустую дорогу, слабо белевшую во тьме. Это был глухой проселок. Вечером попалось навстречу им лишь несколько немытых грузовичков да деревенский мотоцикл с люлькой, груженной сеном. Недалеко от райцентра они даже обогнали настоящую рыжую лошадь. Лошадь тащила телегу, какие бывают только в кино; в телеге сидел дед, тоже очень киношный, в дождевике с капюшоном. Лошадь щелкала тяжелыми копытами по асфальту и мерно качала головой.

– На ней как будто наушники, и она музон слушает, – сказал Артем и рассмеялся.

«Вот дурак», – подумала тогда Варя.

Ей вдруг захотелось, чтобы все побыстрей кончилось, сию же минуту. Но до синего моря было далеко. Сейчас, когда «восьмерка» заглохла, слишком далеко!

– Ладно, подождем, пока проедет какой-нибудь деревенский хмырь, пусть на мотоцикле. Тормознем его, – бодро предложил Артем. – Не важно как, но тормознем. Я даже поперек дороги лечь могу. Он подойдет, а я его монтировкой оглоушу. И мы…