– Знаю, – ответил Самоваров. – Но откуда он в табакерке? Впрочем…

– Угу! – одобрил его сдержанность Стас.

Юрий Валерьевич немного обиделся:

– Вы уж и мне скажите, что такое кушон!

– Это такой сухофрукт, – пояснил Стас. – Вроде чернослива, и лучше вам никогда его не видеть. Ну, а теперь осталось совсем немного: расскажите, как вы вышли на господина Самоварова.

Сахаров несколько растерялся. Он тоскливо посмотрел сначала на Стаса, потом на пляшущую египтянку, и наконец – с надеждой – на Самоварова.

– Уж лучше я сам, – вступил в разговор Самоваров. – Гражданин Сахаров решил поначалу, что нашел на обрыве старье, годное для украшения жилища. Однако при свете дня он внимательно все рассмотрел и начал постигать высокий художественный уровень своих находок. Он задумался…

– Долго что-то думал, почти два дня, – бросил Стас.

– Я не искусствовед и не знаток, я не обязан в статуэтках разбираться! У меня техническое образование! – вскричал Юрий Валерьевич.

Он с независимым видом вернулся за стол и стал доедать сервелат.

– Бросьте колбасу, вам плохо сделается, – предостерег его Самоваров и снова обратился к Стасу: – Гражданин Сахаров пришел сегодня в музей и захотел получить консультацию специалиста. Гардеробщик Ренге послал его ко мне. А я, как только все это увидел, сразу позвонил тебе. Ты, думаю, согласишься, что оставлять ценности в этой сомнительной квартире нельзя. Находки на твоей машине мы отвезем к тебе в кабинет, куда вызовем господина Галашина и куратора его коллекции Тюменцеву.

– Для опознания? – хитро ухмыльнулся Стас. – Тогда пригласим еще и следователя, который – вернее, увы, которая – ни шатко ни валко ведет дело об ограблении.

– Об ограблении?! – снова вскричал Сахаров.

– Не вопите, а то сбегутся ваши милые соседи, – остановил его Самоваров. – Эти вещи похищены из частной коллекции. Вы что, думали, спортсмен выбросил их, потому что они разонравились его бабушке? Я пригласил Станислава Ивановича, чтобы помочь вам выбраться из щекотливой ситуации. В присутствии Станислава Ивановича, следователя и других нужных лиц владелец опознает свои вещи. Когда это случится, он, думаю, не откажет вам в вознаграждении. Галашин очень богатый человек.

– Мне? Вознаграждение? – дико глядя на Самоварова, переспросил Юрий Валерьевич. – Ну да, ну да! Мишка Пименов – он грузчик в колбасном – прикормил у магазина кобеля, такого курносого, слюнявого, холеного. Налепил на столб объявление. Пришел хозяин, забрал собаку и дал Мишке сотню. И мне положено, да? Это было бы отлично! Хотя… Вы говорите, владелец богач?

– Он банкир, – уточнил Железный Стас.

Сахаров погрустнел:

– Ну, тогда мне ничего не светит. Говорят, такие за копейку удавятся.

– Поглядим! – бодро сказал Самоваров. – Ведь вы поступили как сознательный гражданин и не скрыли находку.

– А теперь посмотрите на фото, – сказал Стас и показал Юрию Валерьевичу снимок Артема Немешаева. – Узнаете этого человека?

Обескураженный Юрий Валерьевич смотрел то на фото, то на Самоварова.

– Вы хотите сказать… – начал он.

– Не хотим, – оборвал его Стас. – Это вы отвечайте, видели такого человека или нет.

Сахаров пожал плечами:

– Я не уверен. Согласитесь, внешность не слишком выразительная… Парень, что бегал по бульвару?.. Он мог быть таким, но я не поручусь. Если бы вы показали его в спортивном костюме и шапочке… И в потемках… А так не поручусь.

– Тогда поехали.

Из машины Стас позвонил Веронике, Галашину и Ольге Тюменцевой. Все трое, услышав новость, от изумления потеряли дар речи. Вероника немного расстроилась – ее планы опередить Стаса и поразить его воображение не сбылись. Но еще раз увидеть его! Она снова накрасила губы и помчалась навстречу судьбе.

Звонок Стаса застал Ольгу и Козлова в галерее Галашина. Погорелец был с ними. Разбитое стекло уже заменили, но пустоты на стенах там, где висели украденные картины, оставались. Глядя на них, банкир печально моргал.

Козлов начал свою игру. Он восхищался то одним, то другим сокровищем коллекции. Даже злополучное «Утро в Гурзуфе» больше не казалось ему нецветным. Сегодня вместо резкого «не Коровин» из уст эксперта прозвучало обтекаемое «вещь второго ряда».

А вот изображение полтавской пыли вызвало тревогу. Не говоря ни слова, Козлов снова и снова возвращался к творению Васильковского и разглядывал его с разных точек. Он даже достал из потайного кармана еще ни разу не виденные его спутниками роговые очки. Он надел их поверх привычных и уставился на картину. Сквозь синюю муть двойных стекол его глаза казались расплывчатыми, как у жителя океанских глубин. Ольга трепетала и боялась дышать, Галашин насторожился. Гулкую тишину нарушали лишь скорбные вздохи эксперта.

– С картиной что-то не так? – осторожно спросил банкир. – У меня есть сертификат…

Козлов вздохнул еще раз. Он снял вторые очки и задумчиво обхватил подбородок синеватой жилистой рукой.

– Видите ли, Сергей Аркадьевич, – начал он, – стилистическая манера передвижников не всегда достаточно индивидуальна.

– Это как? – не понял банкир.

– Да писали они похоже друг на друга! Как родные братья. Вот почему даже с экспертом близость творческого почерка может сыграть злую шутку.

Галашин трижды подряд моргнул своими грустными глазами. Тревоги последнего времени сделали его нервным. Лицо его осталось неподвижным, но было похоже, что он вот-вот прослезится, как понюхавший луку.

Козлов продолжил с жестокой улыбкой правдолюбца:

– Такие случаи наблюдались, увы, при атрибуции работ Васильковского, так что нам с вами…

Именно в эту решительную минуту и позвонил Стас. Галашин передумал плакать. Он засобирался на опознание. Ольга, бледная и несчастная, хотела выдавить из себя радостную улыбку, но вместо этого просто открыла рот. Она была уверена, что нашлись именно поддельные Коровин с Каменевым. Теперь не спасут ее никакие уловки, никакие тайные соглашения с коварным Козловым!

Этот последний опознавать Похитонова и Чипаруса не поехал. Он попросил разрешения еще немного побыть в галерее. Галашин позволил.

Виктор Дмитриевич остался в галерее один (правда, за дверью бдительный охранник Савельев все же топал туда-сюда по коридору).

Эксперт оставил в покое безупречную полтавскую пыль и бросился к «Утру в Гурзуфе».

– Черт, холст и подрамник старые, без дураков, – пробормотал он, решительно отделив картину от стены и еще раз ощупав изнанку живописи чуткими пальцами. – Но старый холст не проблема – тогдашней мазни, включая самую дерьмовую, сохранилось много. Запись поверх какой-то старой муры?

Он снова стал разглядывать натюрморт с разных точек. Потом он достал из того же бездонного кармана, где лежали роговые очки, маленькую, но мощную лупу и уткнулся в сомнительную живопись.