– Вот именно. Чего в «Синг Ха» не хватает, так это страха и ярости. Нет в нем той мстительности, того злопамятства, что мы, христиане, научились почитать и любить. Хмель не бьет в цель. Солод слишком молод. Но, капитан Кейс, ежели на Аляске вы не завсегдатай тамошних водопоев покруче, так чем же вы там развлекаетесь? Кружева плетете? Тщитесь добраться до второй страницы «Поминок по Финнегану»?

– Летаю побольше, чем ты вообразить способен.

– В самом деле? Вот уж никогда бы не подумал. Учитывая наши возросшие мощности спутников связи, зачем нам вообще люди для шпионских вылетов?

Перекрестные морщинки вокруг глаз Бобби обозначились чуть резче.

– Боюсь, на этот вопрос я ответить не готов, сынок. Свиттерс, захваченный врасплох, едва не вздрогнул.

– Ох. То есть не мое это дело?

– Вот именно.

В ЦРУ действовало общераспространенное и неизменное правило: работник «конторы» – не важно, какова у него или у нее степень допуска, не важно, есть у него «крыша» или нет, – ни под каким видом не должен раскрывать кому бы то ни было – будь то жена или муж, родители, любовники и любовницы, друзья или коллеги-цэрэушники – подробности своей работы сверх того, что собеседнику необходимо – не просто любопытно, а жизненно необходимо – знать. С Маэстрой, и до меньшей степени с Сюзи, Свиттерс придерживался этого правила не особенно строго – должно быть, именно поэтому он так изумился, обнаружив, что Скверный Бобби, гордо пренебрегающий изрядным количеством общественных норм и условностей и горячий критик международных коммерческих структур, под чей музон контора последнее время отплясывала все чаще, именно это установление строго соблюдает. Свиттерс давно научился признавать – если не ценить – тот факт, что сам он – сочетание несочетаемого, объясняя парадоксы своего характера тем, что родился на пересечении знаков Рака и Льва, так что лунные и солнечные силы так и тянут его в разные стороны (то, что авторитетность астрологии он воспринимал с известной долей скепсиса, доказательства только подкрепляло). А теперь он вдруг начал подмечать вопиющие несоответствия и в Бобби. Возможно, люди в большинстве своем по сути противоречивы. Истинные люди по крайней мере. Может статься, те среди нас, что неизменно постоянны и предсказуемы, те, у кого ян то и дело не выплескивается в инь, – может статься, они – кандидаты в Маэстрину категорию «недостающего звена» или недочеловеков.

– Ну-с. Итак. Забудем о твоих официальных обязанностях – я, собственно, выказывал лишь вежливый интерес, не более, – но дозволено ли мне полюбопытствовать, как там обстоят дела с пиханием палок в колеса, – часом, не числится ли на твоем счету что-нибудь такое, от чего Джон Фостер Даллес[94]завращался бы в своем саркофаге?

Выговорив фамилию Даллеса, Свиттерс с отвращением сплюнул. Услышав фамилию Даллеса, Бобби поступил точно так же. И теперь на кафеле поблескивали две расплавленные жемчужины вдохновленных Даллесом плевков. (Возможно, стоит – а возможно, и не стоит, – отметить, что Даллес, спровоцировавший столь уничижительное приветствие, был так называемый государственный деятель Даллес, Джон Фостер, а вовсе не его брат Аллен, первый директор ЦРУ.)

– Ты про ангельские тузы в моем рукаве? Да ничего нового. Подмахиваю счета, так сказать, глушу сигнал-другой, что до остального – обычная бумажная рутина. По-прежнему собираю материал про гватемальские «батальоны смерти»,[95]про конторские махинации с наркотой, про мэнсоновскую подставу,[96]про сокрытие НЛО, и т. д., и т. п. Да, корпоративной лояльности ни на грош; а что делать, если в наши дни где грязь, там и корпорация. Собрал, между прочим, больше чем достаточно – пусть дважды подумают, прежде чем дать мне пинка под зад. В противном случае не знаю, когда пойду со своих козырей и пойду ли вообще.

– Да уж, не хотелось бы кончить так же, как Одубон По.

– Ха, старина Одубон По процветает и радуется – насколько это возможно для человека с синим ярлычком на лбу. Ведет жизнь более продуктивную, нежели мы с тобой. Во всяком случае, на данный момент – момент упадка в наших биографиях.

Но не успел Свиттерс поинтересоваться судьбой бывшего агента По, как в дверях появилась Маэстра, напоминая мужчинам, что они обещали поиграть с ней в новые компьютерные игры, как только передохнут после завтрака. Дескать, полдень уже миновал, и «Апокалиптический Ак-Ак» настроен и готов к запуску.

В «Апокалиптическом Ак-Аке» Бобби оказался непобедим, зато Свиттерс одержал победу в «Новом миропорядке», а Маэстра разбила наголову обоих в «Воинствах Армагеддона», так что все развеселились и за разговорами умяли здоровенную вегетарианскую пиццу, после чего Маэстра ушла вздремнуть. Мужчины справили нужду, умылись, переоделись: Свиттерс – в оранжево-коричневый костюм ирландского твида, Бобби – в джинсы «Ранглер» и свитер, да такой просторный и толстый, что на изготовление его надо думать, пошел целый лохматый мамонт и еще два шетлендских пони в придачу. Затем, задержавшись полюбоваться творением бессмертной кисти Генри М., они возвратились на безопасную террасу. Там, в сероватом ноябрьском мареве, словно профильтрованном через мочевые пузыри замороженных кальмаров, – в этом заменителе солнечного света, изобретенном норвежскими химиками, Свиттерс сидел и гадал, как бы завести разговор о следующем своем ходе. Очень скоро Бобби подбросил ему долгожданное сэгуэ.[97]

– Так как, сынок, что ты на консервной фабрике-то скажешь?

– Отличный вопрос. Мой отпуск истекает через десять дней. Ну, состряпаю что-нибудь, прежде чем нагряну в святая святых босса. Этот-то точно ничего даже отдаленно похожего на правду не переварит. Только не Мэйфлауэр Кэбот Фицджеральд. А тем временем мне позарез нужно измыслить, что сказать Маэстре. – Он помолчал. – И Сюзи.

– Сюзи?

– Да.

– Твоей маленькой сводной сестренке?

– Да. Я тут надумал в понедельник слетать повидать девочку. (Дело было в субботу вечером.)

– Чтобы забраться к ней в трусики?