Вдруг появился свет, он просочился сквозь множество треугольных отверстий, расположенных двумя рядами, и принес с собой струю свежего воздуха. Внизу что-то шевелилось, большущее, черное, живое… язык! Типичный драконий язык, раздвоенный, как у всех ползучих гадов.

Ну и ну! Хорошие новости! Сквозь забор белых клыков виднелась плавно приближающаяся линия берега. Чудовище, в пасти которого я оказался, летело к острову.

О, как!

Значит, размером с овчарку, да? Малыши, да?

Шеф, а я верил вам! Вот где пригодился бы резак Урмана.

Тряхнуло, судя по всему, мы приземлились, и я почувствовал, как отклеиваюсь от неба. Раздалось громкое «Кхххххрррррррр».

Я полетел вниз и плюхнулся на язык, драконий язык для хоббита что-то вроде мягкого широкого бревна. Нам с языком оказалось по пути, он тоже двигался к забору из клыков. Рассмотрев их поближе, я успел заметить, что многие зубы не такие уж и белые – почернели, сточились, а вон тот коренной нуждался в пломбе.

Ворота пасти распахнулись, как люк грузового звездолета, и вот передо мной солнечный Комодо… Земля! Свобода! Воздух! Сзади прогрохотало, как из пушки, и от ударной волны я полетел руками вперед из пасти лицом в песок.

Не успел я опомниться, встать на ноги и отвесить низкий поклон дракону-спасителю, как могучая волна слизнула меня с песка и потащила во влажную пасть океана. Я барахтался, кричал, вопил, но стал бы огромный дракон спасать пищащего комара? Или чайка? Или осьминог из синих глубин? Ясно как день – положение безнадежно, и аквариум глаз моих наполнился тоской. Песчаная полоска острова и масляно-зеленые верхушки пальм уходили вдаль, как прекрасное прошлое. Становились меньше, тоньше, прозрачнее. Проклятое течение! «Это конец», – понял я и расслабился.

Хоббиты не тонут, то есть тонут, но не сразу, мы обычно всплываем, как та штука, о которой не принято говорить. К тому же агентская униформа от Юдааша оказалась по совместительству спасательным жилетом. При наличии пресной воды и удочки я бы мог отправиться в кругосветку. Всего каких-то полгода странствий, штормов и поиска смысла жизни… Достиг бы материка, сколотил хижину из драконьих зубочисток и засел за мемуары. Осталось бы найти издательство, выйти в тираж и получить мировую известность, в пределах планеты, разумеется. Хотя… Я лично не против, если слава Боббера-писателя дойдет до Базы и воссоединит меня с нею.

Припекало. Я перевернулся на спину и начал кадр за кадром проматывать свою мохноногую жизнь, то бишь подводить итоги. На фоне синего неба под вскрики ленивых чаек побежала цветная лента воспоминаний. Дрейфую и вижу, как совсем еще маленьким восседаю на горшке в компании игрушек. Идеально прибранная бабушкина нора. «Где мои мама и папа, – спрашиваю, – у других хоббитят и родители есть, и бабушки с дедушками, а у меня только ты, бабушка. Почему?».

Бабуля прикидывалась то глухой, то слишком занятой, отвлекала печеньками, но я настаивал. Бабуля плясала, пела гимн Базы (Vivat Basa! Vivant goblinus! Vivat hobbitus!), но я гнул свое: почему, почему, почему. Горшок тем временем наполнился, и я пригрозил его опрокинуть. И тогда старушка сдалась: страсть к чистоте оказалась сильнее.

«Все это мордорский синдром, будь он неладен…» – сказала она и заплакала, я тоже пустил слезу, хотя мало что понял. Больше почувствовал, чем понял. Мордорским синдромом хоббитов начинают запугивать с рождения, и в детском воображении поселяются чудовища. С возрастом хоббиты понимают, что это такое, а в детстве каждый сам придумывает себе объяснение.

Припекало. Я нырнул, освежился и снова подставил мордаху солнцу. Еще чуть-чуть, и захочется пить – соленая вода не годится: она смертельно опасна, особенно для хоббитов. Хоть чему-то нас научили на кратких курсах хоббитской грамотности, организованной гоблинами-волонтерами. Вот как бывает, друзья, падал с высоты, без парашюта, по всем здравым размышлениям просто обязан был разбиться, ан нет – от жажды, от жажды наказано мне погибнуть. Извините, отвлекся, продолжаем…

Вспомнил появление в моей жизни сестренки Билльки. Бабушка принесла глубокой люминисцентной ночью кричащий сверток, я тогда был юношей, мечтающим о хоббителках, и по ночам почти не спал. «Это твоя сестра, Билльбунда», – сказала бабушка. «Откуда она, ба?». «Я не могла оставить ее там, – сказала ба то ли себе, то ли нам обоим. – Пройдет месяц, другой, и крошка станет такой же безнадежной, как ее мать… Здесь мы вырастим ее нормальной девочкой!».

Хоббиты боятся навещать больных родственников: синдром заразен. Представляю, как рисковала бабушка, тайно проникая в психиатрическое отделение больницы к моим родителям. Оттуда не выпускают…

В том же году я впервые встретился с долговязым, он стоял на улице, держал разводной ключ размером с дубину, а напротив жались друг к другу домовые из отдела утилизации. Ури всё рвался починить их сломанный мусоровоз, умолял и порывисто размахивал ключом. Теперь представьте себе: крошечные домовые вдвое меньше хоббитов, Ури-переросток, его огромный инструмент… Домовые фыркали в густые бороды и бубнили что-то вроде «Изыди, мохноногий бес!».

И вправду, зачем связываться с хоббитом, если есть андроиды-ремонтники?

Ури притворился, что потерял интерес к мусоровозу и вроде как ушел, а на самом деле вернулся с магнитным домкратом, подлез под вонючую мусороуборочную технику с задней стороны и втихую занялся любимым делом – разбором. Я подкрался поближе посмотреть, что будет. Домовые залезли в кабину мусоровоза, а «чертов» хоббит отвинчивал деталь за деталью. Вдруг что-то случилось – домкрат размагнитился, мусоровоз просел и придавил бы Урмана, но тот оказался во впадине, образованной его умелыми руками.

Уцелел чудом!

Я бросился к домовым с криками о помощи, а тут и ремонтники подоспели…

Вспомнил, как впервые увидел агентов, высоких людей, мужчин и женщин, их все уважали, и мне захотелось того же. Никто не смел прогонять их, кричать и ругаться в их присутствии, и мне захотелось того же.

Агенты относились к хоббитам со снисхождением либо просто не замечали, но вот появилась прекрасная Алина, которая стала гулять в хоббиточьем квартале, и каждый второй хоббит в нее влюбился. Всегда звала наших в гости, кормила, дарила подарки, болтала… А я вот ни разу не был у нее в гостях; неужели так и не побываю?

Только я собрался всплакнуть по этому поводу, как вдруг услышал плеск воды обо что-то твердое. Бум! И сам головой треснулся. Разворачиваюсь, и (о чудо!) вижу потерянный эйр-роллер! Спокойно болтается посреди океана, целый, как только что украденная колбаса, и парашют на нем, словно одеяло. Счастье. Счастье-то какое! Я стянул белую ткань, взобрался на «жука» и легко запустил двигатель. Приборы работают, до возвращения девять часов, канистра на месте. Правда, ни брошюрки Терпелиуса, ни записной книжки, подаренной шефом, в ящичке не оказалось: потерялись при падении.

«Но это сущая ерунда, – решил я, – буду работать на глазок».