Я не сказал это ему, хотя и догадывался. Алевтина Семеновна Друзина, разумеется, при поддержке своего престарелого высокопоставленного супруга имела огромное влияние на администрацию города, милицию и работников прокуратуры. Она могла купить здесь все или почти все. Единственное, что было ей не под силу — наладить собственную личную жизнь.

Двухэтажный, некогда жилой дом, в котором располагался мой офис, был давно расселен и готов к сносу, но один предприимчивый, близкий к губернатору и мэру чиновник, пользуясь путаницей и бюрократическими проволочками, стал сдавать бесхозные площади в аренду, тем самым заимев скромную прибавку к своей государственной зарплате. Нетрудно догадаться, кто снимал тут угол: торговцы инородных кровей складировали коробки с фруктами и турецкие дубленки, всевозможные фирмы-однодневки «разводили» доверчивых клиентов, ворожила и предсказывала судьбу потомственная гадалка и целительница Василиса, частая гостья психиатрических лечебниц. Она и сейчас встретила меня у подъезда, помрачнела лицом, замахала руками:

— Поди, нечистый! Прочь, прочь!

Я покрутил у виска пальцем. У Василисы начинался привычный припадок. Ломаясь своим длинным худым телом, она выполняла вокруг меня ритуальный танец, хрипло выкрикивая:

— Зло людям приносишь, горе пожинаешь. Смерть возле тебя так и бродит, других косит, тебя не прибирает. Изыди, изыди!

Неподалеку двое молодых людей загружали в тентованную «газель» офисный стол, мимо спешно прошел третий с кипой каких-то бумаг и допотопным телефоном. Фирма, предлагавшая баснословные доходы за изготовление пуговиц на дому, в оперативном порядке сматывала удочки. Свято место пусто не бывает, и вскоре сюда прибудут новые аферисты, которые за ваши последние деньги научат, как молниеносно разбогатеть. Показался ловкий предприниматель Сурен с тюком шмоток.

— Купы джинсы, — на ходу предложил он мне. — Настояшая Амэрика. Лычно из Турции прывез.

Я отодвинул завывающую Василису и отказался от предложения Сурена. Он ничуть не обиделся. На его сомнительный товар хватало лохов и без меня.

— Да, чуть нэ забыл, — спохватился смуглый торгаш. — Тэбя там телка дожидаэтся, малодэнкая, харошая, вах-вах!

Мой офис находился на втором этаже. Пробежав совсем немного по лестнице, я запыхался. И сердце выпрыгивало из груди, и пот заливал глаза. Неужели? Настя вернулась ко мне из уже ставшего прошлым, и мне надо подойти, взять ее за руку, посмотреть в глаза, улыбнуться, будто ничего и не произошло.

Худенькая девушка сидела на корточках, прислонившись спиной к моей двери, густая челка падала ей на лицо. Но что-то было не так. Конечно, где ее густые русалочьи волосы, в которые я так мечтал зарыться лицом? И откуда взялась у нее эта кожаная куртка с косой молнией, эти кожаные джинсы?

— Я звонила вам весь вчерашний день и жду сегодня с самого утра. Ванечку оставила у знакомых, — тихо проговорила Вероника.

— Вот я и объявился. Ты ко мне? — глупо пробормотал я.

Протянул ей руку, но девушка поднялась без посторонней помощи. Ее бледное лицо приблизилось к моему, и что-то в ее взгляде, при первой нашей встрече остром и пронзительном, хотя и оттененном шелковистыми, загнутыми на концах ресницами, показалось мне странным. Даже больше — пугающе неживым, отстраненным.

— Что-то произошло?

— А вы еще ничего не знаете?

— Нет.

У нее были сухие глаза, и так же сухо она сказала:

— Владимир Михайлович погиб. Разбился на своей машине.

— Когда?

Ключ застрял в замке, свет померк. С грехом пополам справившись с дверью, я прошел в помещение, стараясь не смотреть на Веронику.

— Я ничего не знаю. Наверное, он был пьян и не справился с управлением. Вчера позвонила в морг, и мне сказали. Приехала туда. Но никто даже не стал со мной говорить. Там была его жена, совсем спятившая от горя. Ее и пригласили куда-то, наверное на опознание. Потом долго приводили в чувство нашатырем. Она пришла в себя, заметила меня, и началось такое… В том, что произошло с Володей, она обвинила меня. Визжала как резаная. Я, не помня себя, сбежала оттуда. Теперь будут похороны, а я так и не смогу попрощаться с ним. Как мне жить дальше? Кроме Ванечки, у меня не осталось никого.

— Это совсем немало.

— Вы так считаете?

— Уверен.

Вероника именно это и хотела услышать. Она разрыдалась. Бессмысленны, бессильны и даже жестоки были бы слова утешения. Она должна наконец-то выплакаться, слезы хотя бы немного облегчат ее горе. Я молча стоял и курил возле форточки. Во дворе безумная Василиса потрясала кулаками, насылая на меня сглаз и порчу. «Газель» с мошенниками и жалкой обстановкой их кочующего офиса уже уехала. Сурен запихивал в свой старенький «москвич»-каблук последнюю сумку. На рынке на него работали русские продавщицы. В саунах он трахал русских шлюх. На родине у него осталась армянская жена и целый выводок детей. Он отсылал им жалкие гроши и писал, что сам едва сводит концы с концами. Им невдомек, что недавно он приобрел четырехкомнатную квартиру в центре и «мерседес». Вах-вах! Мне было тошно и мерзко.

— Я должна обязательно увидеть Володю, — произнесла девушка, немного успокоившись, но все еще шмыгая носом. — Побыть с ним хотя бы в морге, ведь к гробу меня ни за что не подпустят. Я всего лишь любовница. Теперь уже бывшая любовница. А значит, ничто. Вы сможете помочь мне?

— Ты уверена, что вынесешь это? — спросил я.

— Я готова.

Подойдя к телефону, я прослушал сообщения на автоответчике. Несколько человек звонили мне за последние два дня, но мало кто желал общаться с электронным собеседником. Только судмедэксперт Саныч настойчиво шел на контакт.

«Подгребай, твой жмурик у меня».

«Куда ты запропастился, Галкин, я приступаю к потрошению».

«Тут такое… В общем, где меня найти, знаешь».

Вероника слушала похохатывающую речь судмедэксперта вместе со мной. Замешательство вдруг схлынуло с ее осунувшегося лица, и девушка прошептала:

— Это не был несчастный случай. Володю убили.

— С чего ты взяла?

— А вы и не поняли? Как этот ваш циник выделил — такое. Он на что-то намекает, но не решается говорить об этом по телефону. Едем же скорее!

Сюда никогда не проникает солнце, и на лицах людей, появляющихся здесь, вряд ли встретишь улыбку. Зимой здесь холодно, а летом невообразимо душно. Длинные жесткие скамьи для ожидающих. Поцарапанный, выщербленный кафель. Чахнущие цветы на подоконнике. Расценки за услуги на стене. Здесь родственникам выдают их покойников. Уже наряженных, намарафеченных, наформалиненных, положенных в гроб. Его споро подхватывают дюжие молодцы и загружают в катафалк. Не надо винить их за бесчувственность, у них такая работа. Следом плетутся родные и близкие.