Стены ущелья постепенно сдвинулись, сокращая ширину дороги вполовину, а то и более, затем — распахнулись. Люська ахнула, вцепившись ручонками в мои бока. Тень от скал, в которой мы ехали, сменилась ярким солнечным светом. Я протянул еще немного и остановил мотороллер, выключив выдохшийся двигатель. Дотянул. Отдыхай, моя умница, заслужил.

Пред нами, радуя глаза простором и дикой красотой, распахнулась довольно широкая долина, окаймленная цепью горного массива. Она уходила вдаль от нас, и видно было, что другой ее конец не упирается в горы, а переходит в низкие холмы, за которыми — еще холмы, еще… Солнце обильно заливало пейзаж светом, но здесь почему-то не было так жарко, как в каменистой пустыне, по ту сторону горного кряжа. Этакий микроклимат… Нет, здесь не царила прохлада, но некоторое понижение температуры было налицо. Кроме того, в воздухе явно чувствовалась влажность, чего уж точно не скажешь о просушенном мареве пустыни, оставшейся за спиной.

От распахнувшегося выхода ущелья начинался спуск вниз. Некрутой наклон радовал, так как не нужно было терзать измученный мотор мотороллера, а, в принципе, можно бы и спуститься «самокатом». Внизу, на расстоянии где-то около километра от выхода из ущелья, живописно раскинулся поселок, скорее даже — деревенька, состоящая из низких одноэтажных каменных домишек, среди которых попадались и такие, где на плоскую крышу были поставлены легкие навесы из какой-то соломы или подобия пальмовых листьев, образуя тем самым нечто вроде второго этажа. И — деревья! По всему поселку красовались темной зеленью узкие, наподобие наших кипарисов, свечки местной растительности, видны полоски какого-то кустарника на окраине…

Стало быть, вода там есть.

Люська потянула меня за рукав.

— Леш, справа…

Я повернул голову вправо и столкнулся взглядом с парочкой местных жителей, сидевших под чахлым навесом возле каменной крохотной хибарки, что приткнулась к скале рядом с выездом из ущелья. Парочка худых, загорелых длинноволосых мужиков, облаченных в просторные халаты без рукавов, оставлявших открытыми жилистые руки и босые ноги. На коленях одного из мужиков лежало ружье, наподобие тех примитивных кремневых пукалок, из которых нас с Люськой обстреливали ночью. Имар, когда обыскивал трупы разбойничков, решил не брать их с собой, прихватив только трехлинейку, наган и пару тесаков получше. Оружие было заботливо завернуто в тент и приторочено к мотороллеру. Патроны к винтовке, которых оказалось весьма немного (в нагане было всего-то четыре штуки), Имар засунул в один из своих объемистых карманов.

— Чего это они на нас так смотрят? — опасливо спросила Люська.

Мужики под навесом продолжали пялиться то ли на нас, то ли сквозь нас — не поймешь. Их подбородки были пренебрежительно задраны немного вверх, и казалось, что они вот точно так же спокойно и безразлично сидели бы, даже если б через ущелье прогрохотал бронепоезд с пьяным революционным пролетариатом или стадо розовых бронтозавров…

— Смотрят и смотрят, — ответил я Люське, подмечая в то же время, что по обеим сторонам ущелья навалены кучи камней, наподобие редутов, и с этих-то редутов ой как удобно стрелять во всех, кто неприятным гостем покажется…

Я задрал голову вверх. Кажется, и тут я прав: на верхних краях ущелья отчетливо виднелись груды специально натасканных камней, которыми можно было, при нужде, очень даже неплохо завалить выход в долину. Да еще и присыпать тех же неугодных гостей.

Скрипнула не выключенная мною рация.

— Вы чего там застряли?! — заворчал из трубки Данилыч. — Давайте спускайтесь!

И как он нас видит? Глазастый, старый ворчун!

Я внимательно всмотрелся — точно! — в самом низу, за полторы сотни метров от первых каменных хибарок стоял человек с поднятой к голове рукой. Скорее всего, это и был Данилыч, говорящий со мной по рации.

— Данилыч, это ты, что ли, стоишь?

— Я, кто ж еще? Давайте, шмеликом вниз!

Я оттолкнулся ногами, порулил вниз, предупредив Люську, чтобы не ерзала. Мотороллер неохотно, словно сопротивляясь притяжению уклона, покатился вниз. Я напоследок оглянулся: худощавые суровые мужики все так же равнодушно пялились перед собой, словно презирая всякое проявление любопытства. Впрочем, может, у них это такое проявление самодостаточности? Гордые, словно североамериканские индейцы, не знакомые еще с огненной водой…

Ходовая часть у «Ямахи» была неплохая, а общая масса довольно велика — это со мной и Люськой плюс — вещички и обленившаяся Маня, — так что скорость мы набрали неплохую и спуск преодолели довольно шустро. Притормозив к концу спуска, я, так и не воспользовавшись двигателем, остановил мотороллер возле улыбающегося, собравшего возле глаз умиленные морщины Данилыча. Водитель был одет в памятную мне хлопковую рубаху в светло-голубую клетку, довольно чистые легкие джинсы с резинкой на поясе, называемые в просторечии «хулиганами», и выглядел, ну прямо скажем, неплохо. Молодцом Данилыч смотрелся.

Он подождал, пока я слезу с мотороллера, и крепко обнял меня, похлопав по спине. У меня аж предательская слеза на глаза навернулась, и я украдкой, пока обнимал Данилыча, потер увлажнившееся лицо.

— Рад, рад тебя видеть, Леха… рад тебе, парень! Ишь, бородищу-то какую отрастил! — поприветствовал меня Данилыч и шепнул в ухо, не выпуская из объятий: — Сколько времени ТАМ прошло?

Я отстранился, взглянул в хитрый прищур светло-коричневых Данилычевых глаз. Неужели знает?

Данилыч подмигнул мне, привычно мотнул пальцем в воздухе и провел им возле рта. Молчок. Понятно, не совсем дурак…

— Людмила. — Люська уже стояла рядом и протягивала Данилычу руку. — Вы тот самый… Данилыч? Леша много о вас рассказывал, какой вы спокойный и надежный человек.

Данилыч галантно — вот старый черт! — поцеловал Люськину кисть и расплылся лучиками морщин.

— Петр Данилович, можно просто — «дядя Петя», можно и «Данилыч» — я привык, так даже лучше… Пойдем-пойдем, — проворковал он удовлетворенно. — Я вас чаем напою, да и чего-нибудь посерьезнее найдется.

По правде говоря, я не особо расписывал Люське Данилычевы и Санькины преимущества и недостатки. Не до того было. Тем более что, рассказывая это, мне пришлось бы еще много чего лишнего рассказать сестре, а это не очень-то было уместно там, на Земле. Но в общем Люська угадала точно: на Данилыча можно положиться. Словно на хорошего дядюшку, который хоть и ворчит, но неусыпно заботится о своих племянничках-непоседах, стараясь оградить их от всяческих невзгод и неприятностей. Я, немного узнав этого сухощавого, невысокого водителя за то время, что провел с ним в пути по трем-четырем мирам, привык воспринимать его как этакий прообраз русского добродушного, но трудолюбивого и цепкого умом мужичка, берегущего свое хозяйство и домашних. Мне повезло: я, как видно, вошел в список его хозяйства как очень нужный в обиходе инструмент. Теперь, похоже, он примерял к своему двору и Люську. Интересно, какую роль она займет? Кухарки-посудомойки? Или — я внутренне усмехнулся — избалованной вниманием внучки?