— Свой груз неси сам, — сказал он жестко. — Провизия и вода всегда могуч пригодичься. А оружие, вообще, всегда должно бычь при тебе!

Санек хмуро зыркнул и потащил рюкзак с багажника.

— Ого, как он! — с оттенком удовлетворения произнесла Люська, когда Имар и Санек превратились в две еле различимые точки за спиной. — Он военруком или инструктором по выживанию никогда не был? Своеобразный парень!

— Имар? — переспросил я, как-то с трудом примеряя слово «парень» к кряжистой фигуре пионца, хотя физиономия его и говорила о том, что ее носителю вряд ли было намного больше тридцати. — Да кто его знает, кем он там был! Вот что он через многое прошел, так это — правда…

Я не стал говорить Люське, что наш чернокожий попутчик являлся приверженцем нацистских идей и наверняка положил немало представителей европейской расы из какой-нибудь снайперки, наподобие той, что он сейчас нес на широком плече. Зачем ее расстраивать? Непонятно другое: на кой ляд было чернокожему расисту оставаться в светлокожем экипаже после того, как Инспектор помог им выбраться с Пиона? Не знал куда пойти, боялся потеряться в неизвестном ему мире? Один Бог знает… Да и некогда мне было об этом рассуждать: так называемая дорога, отмеченная светлыми камнями, не позволяла отвлекаться: хоть неизвестные благодетели и освободили ее от крупных булыжников, все же она не годилась для активной езды на японской игрушке. Так что рулить, объезжая камни и выбоины, мне приходилось изрядно.

— А Санек твой все-таки противный, — продолжала рассуждать Люська. — То вертлявый, что телом, что языком, то — смотри-ка! — раскис, как кисейная барышня…

— Ты же сама хотела предложить ему вместо себя ехать, — подначил я, стараясь перекричать шум ветра в ушах.

— Я его просто не поняла тогда, — ответила Люська прямо мне в ухо (я даже поморщился от громкости ее голоса). — Подумала: действительно устал парень. Худенький, не то что Имар…

— А что Имар? — невинно поинтересовался я.

— На нем воду возить можно! — весело крикнула Люська. — Впрочем, как и на тебе (я гордо расправил плечи). Только на тебе — меньше!

Ага, «воду возить можно»… а воду, как всем известно, на ком возят? То-то!

— Чего-то ты расшалилась, сестрица! — заметил я. — Сейчас высажу, и потопаешь ножками оставшиеся километры.

Люська расхохоталась. Я даже вздрогнул от ее смеха. Все это время, с момента моего появления на Земле, я не слышал, чтобы сестра так легко и от всей души смеялась, а ведь раньше была хохотушкой… Вся тяжесть маминой болезни и смерти легла на ее хрупкие плечи — плечи двадцатилетней девчонки, а затем к этой тяжести добавилась и забота о непутевом братце, что явился с неизвестной войны малость тронутым головой… да еще — разрыв с парнем, с которым она уже почти год как встречалась… Неужели, чтобы она снова вот так — непринужденно и весело — хохотала, ей нужно было попасть в другой мир? Дивны пути и чудны дела Твои, Господи!

А дела детей Твоих — еще чуднее…

— Вон, проход между скалами! — возбужденно прокричала Люська мне на ухо.

— Слушай, ты меня глухим совсем оставишь! — рассердился я. — Не кричи так, я слышу, не в шлеме!

— Ой, извини… — В голосе Люськи как-то не чувствовалось раскаяния. — Только он узкий какой-то… проход…

Я всмотрелся в надвигающийся горный массив. Наверное, это было красиво: торжественно освещенные солнцем, величественные скалы, обрывы, склоны… Все это должно было восхищать, радовать глаз… подавлять, может быть… Только на меня почему-то вид горного массива не произвел никакого особого впечатления. Из-за жары и усталости, наверное. Слишком уж я был озабочен управлением мотороллером и мыслями о безумном беге времени этого мира. Как там Чаушев сказал: «Не время ускорено, а сам мир намного быстрее движется относительно Земли»?

Эх, понять бы, как это возможно! Ну не со скоростью же света несется эта планета в космическом пространстве! Хотя… кто ее знает, планету-то! Да и весьма возможна версия, что сама галактика, в которую входит эта планета, несется в пространстве намного быстрее нашего старого, доброго Млечного Пути… Если только это — не параллельный мир в Антивселенной, или — одно из вариативных ответвлений какого-нибудь временного многопространственного дерева, или — одна из плоскостей духовного бытия, или… Или мозги могут закипеть! Что, в принципе, возможно и без усиленных размышлений: жара-то в этом мирке — о-го-го!

Я помотал головой, вытряхивая из своей перегретой думалки остатки философской метафизики, и всмотрелся в горную гряду. Действительно, крутые скалы в одном месте немного расступались, образовывая узкую щель, окаймленную отвесными утесами. От нас с Люськой казалось, что проход этот — настолько узкое ущелье, что в нижней его части и мотороллер не проедет, но это было не так: как только я вывернул немного вправо, повинуясь указаниям светлых камней-вех, как скалы, из-за измененного угла обзора, стали расступаться, открывая все ширившийся проход. В конце концов стало ясно, что одна скала просто прикрывает сбоку широкий, как взлетная полоса для небольшого самолета, идущий немного в сторону и вверх, даже не проход, нет — целую улицу, уходящую вглубь горного кряжа. Вот и славно, что добрались: мотор мотороллера, вот уже битый час тянущий вверх по поднимающейся равнине, начал как-то странно похрипывать, намекая на то, что усердные в своем деле японцы все же не рассчитывали на его эксплуатацию в таких экстремальных условиях. А зря. Хотя тогда это уже не мотороллер был бы, а туристический мотоцикл с усиленным двигателем…

«Так, хватит мысленно болтать, — одернул я себя, оглядывая нависающие справа скалы (левая скалистая стена пробегала от нас, как минимум, в пятидесяти метрах). — Добрались — и ладно! Теперь важно не заглохнуть в этом широченном ущелье…»

Мотор действительно неважно себя вел: завывая и чихая, он давал понять, что вот-вот прикажет долго жить. Я даже начал всерьез подумывать над тем, чтобы слезть и покатить мотороллер вручную, благо ущелье, идущее почти поперек солнечным лучам, было затенено, и в нем оказалось намного комфортнее по температуре, чем снаружи. В ущелье довольно сильно дул ветер, но дул не навстречу нам, а в спину, что не могло не радовать, иначе, при таком подъеме, да еще и при противодействии ветра, мы бы точно встали. Мотороллер изо всех своих самурайских сил тянул вверх по расчищенному дну ущелья, теряя скорость. Люська заметила и указала мне на несколько человеческих фигур, неподвижно стоящих на верху скалистых стен. Рассмотреть, кто там именно стоит, я не мог: высоковато, да и нелегко управлять мотороллером с задранной головой. К тому же по пути нам не раз попадались навозные лепешки и кучи помета, похожего на конские яблоки, что не только говорило о регулярном использовании ущелья как проторенного пути, но и заставляло уделять больше внимания дороге, объезжая эти засохшие мины. Мне же сейчас было наплевать на людей, стоящих неподвижно и никак не реагирующих на жужжащий внизу мотороллер с двумя пассажирами: меня больше волновало состояние измученного двигателя. Я ощущал, что еще немного — и двигатель заглохнет. Чтобы вытянуть по подъему, я начал валять мотороллер из стороны в сторону, направляя его не прямо вверх, а этаким зигзагом, от каменной стены — к противоположной, смягчая этим подъем. Давай, милый, потяни еще немного… еще чуть-чуть…