– Ты был хорош. Действительно хорош. Ты великолепно владеешь предметом. Ты обаятельный. Мне бы хотелось, чтобы во времена моей учебы в колледже у меня было больше таких преподавателей.

И снова эта улыбка.

– Твои преподаватели не были обаятельными?

– Не совсем так. Некоторые из них наверняка были такими. Просто я училась в огромном государственном университете, и у нас на лекциях обычно было не меньше полсотни студентов. При таком количестве трудно установить контакт. Кроме того, я не была самым увлеченным студентом. Мне потребовалось время, чтобы понять, кем я хочу стать, когда вырасту, – шучу я.

В университете я изучала связи с общественностью, и большинство предметов мне нравилось. Поскольку я не знала, чем именно буду заниматься после окончания учебы, выбранное направление казалось мне универсальным. Мой отец предложил мне работать в «Перес Шугар» и заниматься связями с общественностью, но каким бы выгодным ни было это предложение и какие бы возможности оно ни сулило, я не смогла себя заставить присоединиться к семейному бизнесу. Я люблю свою семью, но обычно подобные «возможности» сопровождаются обязательствами, которые я не была готова на себя брать.

История моей семьи пронизана чувством долга. На Кубе носить фамилию Перес означало свято хранить честь и репутацию своей семьи. После революции и переезда в Америку, когда мои предки так многого лишились, семейные принципы не только не отошли на второй план, но укрепились – моему прадеду и его детям нужно было утвердиться в обществе, которое не сразу их приняло. Им пришлось работать с удвоенной силой, чтобы вернуть утраченное, и двигаться дальше. Это тяжелая ответственность – в каждом своем действии быть достойной своей семьи, и мне иногда кажется, что эта ноша мне не по силам.

Моя семья считает, что я, как истинная кубинка, должна искусно готовить паэлью, хорошо одеваться, удачно выйти замуж, развлекаться и наслаждаться жизнью. Однако я не должна забывать, что моей семье пришлось бороться за место под солнцем, поэтому я также должна преуспеть в профессиональном плане.

В моей бабушке гордость и чувство долга сочетались со здоровой дозой прагматизма и стремлением любить. Может быть от того, что однажды она осмелилась нарушить волю семьи и последовала зову сердца?

– А теперь ты поняла? – серьезно спрашивает Луис.

Я пытаюсь улыбнуться.

– Хотелось бы, но боюсь, что все еще пытаюсь разобраться в себе.

Я хочу, чтобы моя жизнь имела какой-то смысл. Хочу, чтобы работа вдохновляла меня так же, как его вдохновляет его дело. Хочу чувствовать себя так же, как он, когда читает лекции. Хочу заниматься тем, что буду страстно любить, и хочу быть уверенной в том, что смогу внести свой вклад в развитие мира, и после моей смерти он станет хоть немного лучше. Это удивительно трудная задача.

– В этом нет ничего постыдного, – говорит он.

– Ты уже смог это сделать.

Луис пожимает плечами.

– Не верь всему, что видишь. Я все еще сомневаюсь, все еще задаюсь вопросом, тот ли путь я выбрал и достаточно ли много я делаю. Мои близкие полагаются на меня, и я не хочу их разочаровывать.

– Я кое-что знаю о том, что значит не оправдать ожидания родных, – говорю я с кривой усмешкой. – Трудно думать о будущем, когда от тебя многого ждут, не так ли?

– Так оно и есть.

Он протягивает руку и, прежде чем опустить ее, прикасается к моей щеке и заправляет за ухо выбившуюся прядь.

– Расскажи мне историю этого места, – говорю я. Мой голос слегка дрожит, а по телу пробегают мурашки.

Луис стоит, прислонившись к столу и скрестив руки на груди. Он смотрит на меня задумчивым взглядом.

– Ты хочешь послушать лекцию по истории?

– Разве я не за этим пришла?

Лекция кажется мне самым безопасным решением. С самого моего приезда я чувствую, что притяжение между нами растет, но я скоро уезжаю, и мне не хочется быть вовлеченной в отношения, у которых нет будущего, как бы сильно меня к нему ни тянуло. И, несмотря на это, я сегодня здесь.

– Так вот зачем ты пришла? – мягко произносит Луис. Он качает головой в ответ на мое молчание. В его голосе я слышу улыбку, которую он пытается спрятать, склонив голову. – Наш университет – один из первых в Америке. Он был основан в начале восемнадцатого века и первоначально располагался в Старой Гаване. В это здание он переехал в начале двадцатого века. Батиста закрыл университет в пятьдесят шестом году, потому что боялся радикальных идей, исходящих отсюда. Когда Фидель вновь открыл его, университет подвергся реформам и был переориентирован с тем, чтобы полностью соответствовать революционной идеологии.

– Кстати, о революционерах. – Я делаю глубокий вдох. – Твоя бабушка связалась с одной женщиной, которая живет в Санта-Кларе. Ее зовут Магда, и она работала в нашей семье. Она была няней у моей бабушки и ее сестер. Возможно, она знает что-то о прошлом бабушки. Ты мог бы отвезти меня в Санта-Клару? Она согласилась со мной встретиться. Если я слишком много прошу – скажи, я все пойму и возьму напрокат машину или как-то иначе туда доеду.

Выражение его лица меня настораживает.

– Мне совсем не трудно самой туда доехать. Я понимаю, что это далеко.

– Дело не в расстоянии. – Луис на мгновение замолкает. – Ты должна быть осторожна, Марисоль.

– Ты считаешь, что навестить ее слишком опасно?

Беспокойство моих двоюродных бабушек возвращается ко мне, я вспоминаю то, о чем меня предупреждал Луис и о чем я читала в рассылке от Госдепартамента. Неужели они правы? Может быть, я недооцениваю политическую реальность на Кубе? Неужели я создаю проблемы для него, для Анны? Не навлеку ли я беду, переступив порог дома Магды?

– Не знаю, – отвечает Луис. – С одной стороны, ты просто навещаешь старого друга семьи. Конечно, если этот человек представляет особый интерес для режима, то может быть опасна даже простая попытка найти его. В этом-то и проблема. Иногда ты знаешь, что своими действиями привлекаешь внимание властей, но иногда даже не догадываешься, что власти могут воспринимать твои действия как угрозу, пока не становится слишком поздно.

– Я не хочу, чтобы у вас из-за меня были неприятности.

– У меня такое ощущение, что, если я отвезу тебя к бывшей няне твоей бабушки, это будет наименьшей моей проблемой, – комментирует он. – Я больше беспокоюсь о тебе. Ты рискуешь так же, как и любой из нас. Здесь твое американское гражданство тебе не поможет и тебя не защитит. Режим не слишком благосклонно относится к журналистам.

– Даже к тем, кто пишет о том, как правильно обустроить гардероб? – спрашиваю я, с трудом сдерживая раздражение.

– У тебя есть голос и точка зрения. Этого достаточно, чтобы они насторожились.

Он потирает свою щеку в том месте, где красуется синяк.

– Насколько это важно для тебя?