То и дело между ними возникали жесты, легкие касания пальцами запястья, улыбка после особенно значительных слов, взгляд, перехваченный над пламенем свечи, – все выразительнее, чем раньше, все не спеша, с удовольствием, как будто только теперь, пожив в разлуке, оба поняли, как много значили они друг для друга.

Разговор, как и следовало ожидать, перешел на их брак, и Джерид признал, что был плохим мужем. В ответ она показала ему свой список требований, на случай если он захочет попробовать еще раз.

Он согласился, что в них нет ничего невозможного, все они касались времени, проявления внимания, подробностей. Выполнимо даже для него. И ее реакция внушила ему надежду.

В тот же вечер он проводил ее до временной квартиры – она снимала комнату на Гата-дю-Сеггр, по ту сторону от Гата-Сентиментал, в районе, где обитали отставные солдаты. Она шепнула ему, что провести эту ночь вместе было бы неправильно, так что, прощаясь с ней у дверей, он просто прижался губами к ее руке, повернулся и ушел в темноту.

По дороге домой он заметил, что за ним кто-то идет, – чьи-то тяжелые шаги все время звучали у него за спиной, но ничего страшного не случилось. Войдя в дом и оглядевшись, он заметил, какой у него беспорядок, и решил прибраться. После он сидел голый на своей кровати, рядом с горящей печью, опустив голову на руки, не двигая хвостом, а его новая дорогая мантия, аккуратно сложенная, висела на стуле в углу. Вспоминая события прошедшего вечера, он чувствовал боль в груди. Все вроде бы прошло гладко, но он не хотел чрезмерно предаваться надеждам. Ничто не приводит к таким тяжелым разочарованиям, как избыток оптимизма.

Интересно, как Туе удалось изменить его взгляд на брак, на всю его жизнь? Она с такой изумительной точностью указала ему на все его ошибки, она единственная дала ему понять, что по-настоящему важно в жизни. Без Марисы в его жизни было бы так… пусто. Эту пустоту он и пытался заполнить работой, чтобы убежать от мыслей о том, как все стало плохо.

Он лег и начал погружаться в сон.

Его разбудил звук шагов, чьи-то каблуки цокали по каменной мостовой под его окнами. Его сердце пропустило удар, когда входная дверь его дома открылась и снова закрылась. Он резко повернулся в кровати, потер глаза, уставился на часы. И понял, что проспал только половину колокола. Шаги были уже на лестнице, кто-то подошел к двери спальни. Притворяясь спящим, одним глазом он следил за тем, как открывается дверь.

Кто-то подошел к его кровати, остановился.

–  Ну ты и инквизитор! – усмехнулась Мариса. – А если бы я была вором?

«Все, что у меня есть, и так твое», – подумал он, но вслух ничего не сказал. Она сбросила туфли, выскользнула из платья, опустилась на постель. Они поцеловались, он был с ней нежен, и, когда они занимались любовью, она тихонько покусывала его грудь и изгибала спину, точно лук.

«Сегодня и всю мою оставшуюся жизнь я буду делать все ради нее одной», – пообещал он себе.

Напротив дома Джерида стоял помощник Трист; прислонившись спиной к стене, он наблюдал за игрой света и теней на мостовой. Он прокрался сюда задворками, умело прячась от любого взгляда, скользя сквозь потоки теней, составлявших ночное движение Виллджамура, мимо ночных торговцев с их скользкими и странными магическими гибридами животных, наполнявшими эти часы мрачной экзотикой.

И вот теперь ночной ветерок то и дело доносил до него нежные стоны Марисы.

В руке он держал свиное сердце. Кровь затекла ему в рукав до самого локтя, пока он медленно повторял овинистскую мантру, поток путаного шепота срывался с его губ.

«Я проклинаю этого человека, – думал он. – За то, что он не выдвигает меня на должность, которой я заслуживаю, и за то, что он не расследует смерть брата Гхуды, а забавляется со своей женой.

А сам притворяется моим другом».

Выйдя из полутранса, Трист очнулся и снова стал отдавать себе отчет в том, что происходит вокруг. Как он очутился здесь, у этого дома, ночью, исполненный злобы и ненависти?

Пока он раздумывал об этом, на него нахлынули воспоминания о юности, о том времени, когда лето казалось бесконечным. Домик к югу от города, где жили его родители. Его отец, бородатый здоровяк, который пил и бил его и мать, был жрецом Бора. Сама мать, маленькая, хрупкая и красивая, ничем не заслужившая того ада, что устраивал, возвращаясь домой, отец. Трист любил мать и всеми силами своей души хотел ее защитить.

Но для его отца она не значила ничего, ему все на свете заменил Бор, невидимый бог, и, может быть, поэтому Трист стал овинистом.

Оттого, что он хорошо успевал в школе, мать настояла, чтобы он учился как можно дольше, несмотря на все усиливающиеся пьянство и буйство отца. Она научила его не останавливаться на достигнутом, стремиться вперед, не обращая внимания на обстоятельства, не позволять им брать верх над собой. Возможно, ее слова отчасти отражали ее собственные страхи. Ее смерть от какой-то неведомой болезни подорвала его оптимизм. Как ни странно, ее смерть сломала и его отца, чего Трист совсем не ожидал. Вот почему теперь, когда все его надежды на карьеру инквизитора рухнули, Трист вспоминал те дни, снова и снова переживая чувство беспомощности.

Его мать говорила ему, что он умен и достигнет всего, чего захочет, и вот теперь у него на дороге встал Джерид.

Трист вытащил из рукава изукрашенный кинжал. Отрезав ломтик свиного сердца, он положил его в рот в знак преданности новому богу – тому, кто помогает переживать плохие воспоминания.

Но справиться с проблемой Джерида он пока не мог.

И так, продолжая внутренне кипеть, он пошел домой, раздумывая над тем, как бы насолить Джериду.

Верэйн поглубже надвинула капюшон фулиджинового плаща, спасаясь от ветра, который шарил по углам и закоулкам Виллджамура, преследуя ее, как беспощадный дух.

Она шла, а старики ухмылялись ей из потайных дверей, окликая ее и делая ей унизительные предложения. Иные были до того пьяны, что держались за стены, чтобы не упасть, но даже они просили у нее секса. Ей хотелось вытащить реликвию и кастрировать их всех – хотя бы ради того, чтобы умерить их фантазии. Но она лишь отмахивалась от них коротким мечом, проходя мимо, а голоса продолжали лететь ей вслед, когда она была уже далеко. Кроме грязных старикашек, в переулках никого не было, одни коты, но их компания ей даже нравилась.

Сейчас она чувствовала себя особенно одинокой. Ведь она намеревалась предать любовника.

Именно так расценит ее действия Дартун, можно не сомневаться. Ему безразлично то, что она не бросает его ради другого мужчины. Он и так почти никогда не спит с ней и совсем не покупает ей подарков. А ведь ей нужно так мало, лишь чуть-чуть внимания иногда – разве она о многом просит? Но не по этой причине она собиралась предать его.

Весь год она наблюдала, как все больше затягивает его какой-то проект, иногда до такой степени, что он сутками не общался с остальными. Он как будто ушел внутрь себя, целиком погрузившись в свои планы перешагнуть порог этого мира. Он захотел бросить вызов самой природе вещей, открыв дверь в иную реальность и уйдя туда.