Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Александр сидел, как на углях. Каждое слово, как пощечина, било без промаха. Сергей это особым чутьем понял. И оборвал все воспоминания. Пошел проверить, как смотрели девчонки за хозяйством. Ждал, когда вернется из школы Любка.
Порядком в доме, сарае и во дворе остался доволен. Беспокоился, что Любка долго не возвращается. Пошел сам встретить ее из школы. Приметил сидящую на пеньке посередине пути. Девчонка счищала грязь с ранца и куртки, с сапог.
— Привет! Где так вывозилась?
— Это не я! Меня отлупили, — хныкала Любка, размазав грязь по лицу.
— Кто тебя оттыздил? За что?
— Дубровинские пацаны! Обзывали меня, мамку. Я стала в них камни кидать. Они поймали…
— Кто?
Любка назвала. Сергей довел ее до калитки, сам пошел в Дубровинку.
Вернулся уже к вечеру. Весь измятый, потрепанный, но счастливый. Он никому ничего не рассказал. Но с тех пор Любку все мальчишки деревни обходили стороной. Ни словом, ни пальцем не задевали. А Сережка снова занялся домом.
Вместе с Александром заготовили жерди на новый забор. С Варварой плел маты — утеплял сарай. Дрова сложил в аккуратные поленницы. А вечерами что-то мастерил. Вот так из-под его рук вышла цветомузыка. На всякий голос и смех вспыхивала разноцветными огнями, как будто салютовала всякой теплине в доме.
Когда Сергей включил магнитолу, подсоединив к ней цветомузыку, Варвара даже забыла, что пора доить коров. Засмотрелась на праздничные сполохи. Мало радостей было в жизни бабы. А эта живинка, сделанная руками ребенка, согрела душу.
Незаметно приближался Новый год. И в семье давно уж не вспоминали о стариках Александра, живущих в городе. О них словно забыли дружно. И только сам художник помнил. Никто, кроме Александра, не знал, почему он так тщательно прятал некоторые свои работы. Но к празднику в доме мыли и чистили все. Стешка нечаянно наткнулась на них. Развернула из любопытства. И… Руки опустились. Без слов все поняла…
Вот Сережка у двери. Открыл настежь. Перед ним собака. Громадная, рыжая.
Пес непонимающе смотрит на лестничную площадку. Ну, зачем ему надо уходить, если ни он, ни мальчишка не хотят разлучаться. В глазах Сережки тоска и боль, стыд и одиночество. Пес смотрит на него, понимая беспомощность, виляет хвостом, прощая, лижет руку. Картина названа «Прощание с другом»… Стешка долго смотрела на нее, понимая, как много было недосказано.
А вот старик у окна. Очки на кончике носа держатся. Глаза в окно смотрят. Там, за пеленою дождя, еле различимы две фигуры. Мужчины и мальчишки. Они ушли в дождь из дома. Струи дождя стекают по стеклу окна. Капли на стеклах очков — дрожат. Картина названа «Когда плачут мужчины».
Стешка поняла, кого нарисовал Александр. Глаза старика слишком похожи на глаза художника. Только в отцовских — само страдание стынет. Страх перед будущим одиночеством, когда уже ничего не повернуть вспять.
На следующей — Сережка провожает в школу Любку. Расправляет ремень ранца на плече. Внимательно смотрит на дорогу, ведущую в деревню. Любка спокойна. Она знает, ее никто не обидит. Улыбка дочки смешит. «Счастливая пора»…
— А вот эта почему отдельно лежит? — Разворачивает картину На ней снова Сережка. На ступенях дома — в городе. Совсем один. Опущены плечи, голова. Рядом — дипломат. Из него краешек книжки. Сергей забыл обо всем. Он слишком одинок, очень несчастен. О чем он думал тогда? О чем вспоминал? Темно вокруг. Лишь тусклая лампочка в подъезде скупо освещает фигуру мальчишки. Где он заблудился в те минуты? — Разглядывает картину и слышит внезапное от дверей:
— Здравствуйте! Кто-нибудь есть в доме?
Стешка выглянула из спальни. Увидела старика. Незнакомого. И в то же время она где-то видела его лицо.
«Да вот только что, на картине!» — вспоминает баба.
— Здравствуйте! Входите! Я сейчас! — пошла переодеться. — Вы отец Саши?
— Я и есть! Узнали? Мы с ним похожи. Так все говорили! — улыбался человек, отойдя от порога.
— Раздевайтесь. В доме тепло. Проходите, — предложила Стешка.
— А Саша где?
— Он работает на природе! Рисует. Где теперь? Трудно сказать. Вечером придет — расскажет!
— Вот как? А я думал, он деревенской работой занят, — смутился старик.
— Всюду успевать приходится. И помогает! Не без того! Это он поначалу ничего не умел. Теперь — все в руках. Дрова рубит, сено косит. Надо — и свинью зарежет. И картошку посадить, убрать. Коня запрячь. Ничем не гнушается. Потому картины у него пошли правдивые. Покупают их люди охотнее.
— Это хорошо, что он себя нашел!
— Пойдемте, посмотрите, как живем! — позвала гостя за собой, провела по комнатам.
— А это что?
— Русская печь!
— Никогда не видел! Зато слышал много! — заглянул на лежанку. Улыбнулся торжественно: — Сергей говорил, что здесь он сказки слушает.
— И не только Сержик! У нас трое детей!
— Я знаю! Слышал. Наверное, вы самые счастливые люди на земле! У вас много детей! Все — ваша радость.
— Кто знает, какими будут? Хочется, чтоб жили светло, — привела на кухню. И, усадив за стол, предложила поесть.
— Как вас зовут? — спросила гостя.
— А разве Александр не говорил?
— Он называет вас отцом. Имени, отчества не сказал.
— Отцом? Спасибо вам, Стеша! Я думал, после его последнего приезда он забудет это слово, — невесело усмехнулся человек. — Иван Степанович я! Так меня зовут. Ну а вы что же, одна в доме? Слышал, семья у вас большая!
— Шестеро! Скучать не приходится. Все делом заняты. Старшая дочка в школе! Саша над новым пейзажем работает. Сергей с матерью — в теплице. Там всегда дел полно. Младшая дочь — в сарае убирает. Никто не бездельничает.
— Это правильно. А мы с женой вашу жизнь
совсем иначе представляли! — признался гость.
— И как? — поинтересовалась Стешка.
— Вовсе ошиблись!
— Разочарованы?
— Наоборот! Приятно удивлен.
— Вы ешьте! — подвинула поближе тарелки. Сама ушла, чтобы не мешать.
— Мам! Дай плоскогубцы! В моем столе в верхнем ящике! — просунулась в дверь голова Сережки.
— Что делаешь?
— Хочу проводку в теплице сделать скрытой. Чтоб вид не портила!
— Это Сергей? — удивился гость.
— Конечно! Кто ж еще? — усмехнулась Стешка.
— Не может быть! — поперхнулся старик. И прокашлявшись, добавил: — Он же, кроме пакостей, ни на что не способен!
— Это вы о Сергее? Да он у нас труженик! Первый помощник в доме!
— Шутите! — не верил Иван Степанович.