Руководящее ядро округа тоже состояло из толковых, хорошо знающих свое дело командиров, уже получивших в стране широкую популярность. Заместителем командующего был А.Я. Лапин, членом Военного совета — Л.М. Аронштам, а затем П.А. Смирнов, начальником артиллерии — Д.Д. Муев, начальником бронетанковых войск — С.С. Шаумян, начальником отдела боевой подготовки — Н.А. Шумович. Заместителями начальника штаба округа служили Ф.М. Чернов и И.Г. Клочко, люди образованные, обладавшие незаурядными организаторскими способностями.

Мерецков обратил особое внимание на состав оперативного отдела штаба округа. Начальником отдела работал М.В. Захаров, а в самом отделе — Р.Я. Малиновский, В.В. Курасов, А.П. Покровский, Ф.П. Озеров, Г.И. Шанин, К.А. Журавлев, Н.А. Кузнецов. Многие из них в Великую Отечественную войну проявят себя с самой лучшей стороны.

Такой подбор руководящего состава управления округа и войск не был случайным: рядом находилась граница с потенциальным агрессором, и советская армейская группировка должна была соответствовать противнику.

Округом командовал Иероним Петрович Уборевич. Мерецков, как мы знаем, боготворил его и поэтому был рад вновь служить с ним вместе.

После Московского округа Уборевича назначили начальником вооружений РККА и первым заместителем председателя РВС СССР. Он потом говорил, что Ворошилов принял его с прохладцей, так как издавна питал к нему нелюбовь, а в конце 1920-х годов стал демонстративно проявлять недоброжелательность. Об этом он пожалуется в письме Серго Орджоникидзе 17 августа 1936 года: «В 1927 году решил, что мало мне знаний и опыта, которые получаю в РККА. Организовал поездку на учебу в Германию, причем немедленно в связи с отъездом был снят с должности Комвойск СКВО, чтобы быть смешным и без авторитета за границей. После меня ездили учиться в Германию многие комвойски, ни с кем Ворошилов такой истории не проделывал». И далее, рассказывая о работе в Наркомате по военным и морским делам, Уборевич пишет: «…на второй день он (Ворошилов. — Н. В.) мне заявил, что по существу первого зама не будет, а перед всей армией повел дело так, что первым замом считался Гамарник. Будучи начальником вооружения, я работал как никогда в жизни, без выходных дней, ночами, очищая невероятную заваль и запущенность. Будучи начальником вооружения, я знаю сейчас, в 1936 г., что много было сделано, очень много ошибок. Оправданием мне служит одно: я чертовски боялся войны в 1930 и 1931 годах, видя нашу неготовность. Я торопился. Когда торопишься, делаешь ошибки чаще».

Уборевич понял, что ему не сработаться с Ворошиловым, и попросил направить его на командную работу в войска. В результате оказался в БВО.

Об Уборевиче в то время и позже было много разных отзывов. Большинство похвальных, но немало и нелицеприятных. Г.К. Жуков: «Это был настоящий советский военачальник, в совершенстве освоивший оперативно-тактическое искусство. Он был в полном смысле слова военный человек. Внешний вид, умение держаться, способность коротко излагать свои мысли, — все говорило о том, что И.П. Уборевич незаурядный военный руководитель. В войсках он появлялся тогда, когда его меньше всего ждали. Каждый его приезд обычно начинался с подъема частей по боевой тревоге и завершался тактическими учениями или командирской учебой». И.С. Конев считал Уборевича самым крупным военным деятелем того времени, оценивал его чрезвычайно высоко, прежде всего его опыт, приобретенный в период Гражданской войны, и затем его деятельность как командующего округом, прекрасно знавшего войска, самым тщательным образом занимавшегося боевой подготовкой, умевшего смотреть вперед и воспитывать кадры. По мнению Конева, Уборевич был человеком с незаурядным военным дарованием, в его лице наша армия понесла самую тяжелую потерю (в период репрессий), ибо этот человек мог и успешно командовать фронтом, и вообще быть на одной из ведущих ролей в армии во время войны.

Иероним Уборевич получил признание в войсках и репутацию одного из самых талантливых и самых молодых «революционных генералов».

Подобно многим красным командирам, поднявшимся на гребне революционной волны в молодом возрасте к вершинам ранней воинской славы и власти, он был пронизан честолюбивыми настроениями. Уборевич, по свидетельству его приятелей по военному училищу, еще в юнкерстве как-то обронил знаменательное признание: «Ну уж если Наполеону суждено появиться, то им буду я».

Среди руководящего состава Красной армии ходили всякие легенды, даже анекдоты о его наполеоновских замашках. Будто, выступая на заседании Военного совета при наркоме обороны 1—4 июня 1937 года, где осуждались участники контрреволюционного заговора в РККА, В.К. Блюхер сказал: «У Уборевича на письменном столе в его кабинете налево — портрет Ленина, а направо — портрет Наполеона. И когда ему говорят, что как-то это не вяжется, то он обычно отвечает: "Он тоже был артиллерийским поручиком!"». (Вспомним: Уборевич в старой русской армии был артиллерийским поручиком.)

В военной среде росло число людей, завидовавших его яркой и стремительной карьере. Это — с одной стороны. А с другой — уж действительно слишком бросались в глаза завышенные амбиции быстро поднимавшегося по служебной лестнице краскома. Потому у определенной части военной и партийной элиты СССР складывалось негативное мнение об Уборевиче.

В партийно-политических кругах его считали человеком беспринципным и дьявольски самолюбивым. Многие помнили, что во время XVI съезда ВКП(б) при выборах в ЦК Уборевич получил несколько сотен голосов «против». Кандидатура его обсуждалась довольно горячо, кто-то прислал в президиум записку, смысл которой примерно таков: человек он способный, но в партийном отношении партией мало проверенный, того и гляди возомнит себя Наполеоном.

Мерецков оставался твердым приверженцем Уборевича. Он видел в нем прирожденного командира, воспитателя войск.

Служба в Белорусском округе для Кирилла Афанасьевича была интересной, хотя и очень напряженной. Интересной, как объяснял сам Мерецков, прежде всего духом новаторства. Уборевич внедрял в боевую подготовку все новейшие достижения военной науки и практики, терпеть не мог тех, кто не желал повышать свой профессиональный уровень, всячески настаивал на необходимости постоянной учебы. Мерецков пишет: «Большое внимание уделялось в БВО воспитанию и подготовке руководящего состава и штабов, особенно командиров корпусов и дивизий, с учетом меняющихся условий и бурного развития военной техники. Важно было, чтобы все новое… немедленно внедрялось в войска, повышало их выучку и боевую готовность, чтобы достижения какой-либо одной части или соединения становились достоянием всего округа».

Он приводит пример, как проходила командирская учеба в штабе. В группе около 20 человек, в том числе начсостав оперативного отдела. Занятия проводились один раз в неделю и носили форму летучек. На них отрабатывались различные оперативные вопросы, прежде всего по ведению глубокой операции, использованию танков и авиации. Разрабатывали летучки все командиры по очереди, они же их проводили и делали потом разборы. Командующий выступал с заключительным словом или поручал это сделать начальнику штаба. Мерецков подчеркивает, что нагрузка в ходе занятий была не из легких. Особенно тяжело приходилось попеременно назначаемому руководителю: он должен был в течение 45 минут довести до участников военной игры задание, выслушать их решения и сделать разбор. Но зато командиры получали практику решения оперативно-тактических задач не только как обучаемые, но и как руководители.