– А ты нет? – парирует Рая.

– Нет, – отвечает Мальте. – Господин Вестергард не нанимает людей, занимающихся магией.

«Интересно», – думаю я. Филипп продолжает удивлять меня.

– Кто-нибудь знает, что случилось? Я слышал, что он был ранен, пытаясь помочь какой-то девушке, – говорит Мальте, вертя свою кружку в пальцах. Ему явно не хватает сплетен.

– Не говори о ней здесь, – рычит Брок, потом отталкивается от стола с такой силой, что его стул падает на пол, а сам Брок вылетает за дверь, напоследок хлопнув ею.

Нежеланное присутствие Мальте на кухне, как и его потрясение при виде магии, отнюдь не способствуют его хорошим отношениям с прислугой. Все держатся от него на небольшом, но, тем не менее, заметном расстоянии.

«Удачи, Мальте», – сухо думаю я.

– Твердость, – шепчу я, проходя мимо него. Потом, следуя собственному совету, собираю всю отвагу, какую только могу найти в своей душе, и вслед за Броком выхожу наружу.

Он сидит в конце галереи, у входа в оранжерею, на корточках, опустив голову, что видно лишь его согнутую спину. Я иду к нему по глициниевому коридору, и легкие, как кружево, сиреневые соцветия покачиваются на ветру. Но кончики лепестков уже начали темнеть, принимая уродливый цвет кровоподтека.

А потом, плеть за плетью, глициния начинает распадаться.

Плечи Брока вздрагивают, и с каждым моим шагом вперед тоннель вокруг меня увядает и рассыпается, лозы скручиваются и съеживаются, а цветы рассыпаются горстями праха.

Подойдя к Броку, я опускаюсь на колени рядом с ним прямо на холодную землю. Созданная магией галерея исчезла, и внешний мир хлынул внутрь вместе со своим серым небом и холодом, стирающим и разрушающим всю красоту.

– Мне жаль, Брок, – говорю я, чувствуя, как сырой холод от почвы ползет вверх по моим коленям. – Мне очень жаль, – я дрожу под тяжестью вины, самой большой тяжестью в моей жизни. – Я заняла место Айви, – признаю я, шепотом выговаривая вслух ту мысль, которая преследует меня, не давая спать. Вызывая у меня желание, чтобы я вообще никогда не приезжала сюда. – Если бы я уступила ей свое место, как ты хотел, может быть, она осталась бы жива.

Последние фиолетовые лепестки размазываются в кашу под сапогом Брока.

Он делает глубокий, трудный вдох, а когда поворачивается ко мне, лицо его искажено яростью и отчаянием. Дверь оранжереи тихо открывается, и из тени появляется Дорит.

Словно по команде, из кухни выходит Рая. Она проходит по оголенной галерее и останавливается у меня за спиной. Неожиданно я понимаю, что оказалась в ловушке. Рая протягивает Броку огромные садовые ножницы, и холодный ветер бросает прядь волос мне в глаза, заставляя меня на миг зажмуриться.

Брок берет ножницы и смотрит на меня, щуря налитые кровью глаза.

– Оставь нас в покое, Марит, – произносит он.

Я откашливаюсь, горло у меня сжимается и саднит.

– Мне кажется, ты должен кое-что знать.

Мышцы на челюсти Брока напрягаются.

– Я видела Филиппа в мастерской Айви примерно месяц назад.

Он щурится еще сильнее.

– Может быть, это ничего не значит. Но то, что случилось с ними… то, что случилось с ней… они были там вместе, – говорю я и с трудом сглатываю. – А потом я нашла вот это в ране Филиппа.

Кода я протягиваю Броку крошечный осколок стекла, в его глазах вспыхивает гнев.

Дорит прикрывает рот ладонью.

– Ты не веришь Филиппу, – говорит Брок. Он поднимает ножницы и направляет их на меня. – Я слышал, как ты однажды сказала это Еве в теплице. Ты постоянно вынюхиваешь что-то, следишь за ним. Почему?

Я сжимаю губы, чувствуя у себя в волосах прах, оставшийся от цветов. Я не знаю, в чем заключается правда. Жертва Филипп, герой или убийца?

– У меня нет ничего определенного. Просто… когда он рядом, слишком часто случается что-то плохое.

Слухи, окружающие смерть Алекса, гибель шахтеров, гибель Айви. Филипп носит кольцо с таким же камнем, как тот, что оставил мой отец. Что общего между всеми этими смертями и ужасами? Только один человек.

– Мне кажется, некоторые вопросы относительно Вестергардов все еще нуждаются в ответах, – осторожно добавляю я.

Брок смотрит на окно второго этажа, на окно комнаты, где лежит без сознания Филипп.

– Это были любимые цветы Айви, – тихо произносит Дорит, держа полную охапку ярко-розовых георгинов. – Мы похороним их вместе с ней.

Брок втыкает ножницы в полузамерзшую землю с такой силой, что я вздрагиваю, а потом протягивает мне трясущуюся руку.

– Когда мы вернемся, – говорит он, предлагая мне совершенно неожиданный союз, – то поможем тебе искать эти ответы.

Брок и Дорит уезжают на следующее утро, чтобы похоронить Айви. Их дом находится в тридцати милях отсюда. Тяжелая туча сгущается в моей душе, когда их повозка отъезжает. Мы втайне условились встретиться в Копенгагене через три дня, и я смотрю им вслед, пока они не скрываются из виду.

Затем я наливаю себе чашку кофе и принимаюсь за работу.

Между слоями атласа одного из Хелениных платьев спрятаны бумаги со сведениями, отданные мне Якобом и Лильян в Рождество. Согласно этим записям, в копях Вестергардов добывают пять видов драгоценных камней: алмазы, рубины, изумруды, кварцы и сапфиры. Их продают через четыре ювелирные лавки по всей Дании, и этими лавками владеет одна-единственная семья – Йеппесены. Их главный магазин расположен в Копенгагене.

Насколько известно, самоцветы Вестергардов – единственные драгоценные камни, найденные в Дании.

Я запускаю пальцы в потайной карман на своей нижней юбке и нащупываю гладкие грани отцовского камня. В солнечном свете он сверкает темно-красным, а в тени становится почти черным. Это явно не алмаз, не изумруд и не сапфир. С моей точки зрения, на кварц он не похож, и Якоб считает, что это не рубин.

Откуда он мог взяться, если не из копей Вестергардов?

Я переворачиваю страницу, чтобы проверить, не упустила ли что-нибудь. Не могут ли в этих шахтах встречаться и другие камни, о которых в отчетах ничего не сказано? Или если этот камень родом не из шахт Вестергардов, то откуда он взялся?

Я задумчиво покусываю губу, а потом перехожу к финансовым отчетам. Всегда есть смысл проследить за денежными потоками.

Цифры в этих отчетах, занесенные двумя мужскими почерками, аккуратные и упорядоченные и охватывают не один год. Но я замечаю, что в последние годы записи делала рука только одного человека. Должно быть, это случилось после того, как Филипп Вестергард полностью взял на себя управление шахтами.

Когда я дохожу до выплат шахтерам, то перечитываю эту запись дважды: указанные в ней суммы намного превышают то, что когда-либо приносил домой мой отец. Такие же щедрые и регулярные выплаты идут Йеппесенам, семейству, занимающемуся ювелирной торговлей по всей Дании. Я тихонько присвистываю, когда подсчитываю все суммы, и делаю пометку о них на своей нижней юбке.