Как будто нить выдергивается из ткани слишком быстро, и, если ее конец выскользнет из иглы прежде, чем я успею его подхватить, то навсегда ее потеряю. В «Мельнице» я всегда полагала, что будущее разведет нас с Евой в разные стороны, что это сделают поступки других людей, на которые мне никак не удастся повлиять. Но вместо этого нас разделило прошлое. Нас разделили мои собственные поступки.

– Но ты лгала мне всю мою жизнь. И поэтому та часть жизни, которая была раньше, тоже кажется мне ненастоящей. Как будто ты лишила меня и ее тоже, – продолжает Ева, и ее глаза наполняются злыми слезами. Боль, звучащая в ее голосе, заставляет мое сердце сжаться в комок еще сильнее, чем свернулась Лильян, ставшая почти невидимой. – Когда-то я знала, что ты любишь меня. По сути, это была одна из самых твердых истин, какие я знала. Но теперь… – она умолкает, резко дернув плечом.

Я втягиваю воздух.

– Это правда, Ева, – говорю я, пытаясь скрыть нотки разочарования в голосе. – Я знаю, что лгала, и мне очень, очень жаль. Но ты должна поверить: каждый мой поступок был продиктован заботой о тебе.

«Иногда я даже рисковала ради этого собственной жизнью», – думаю я, но не произношу этого вслух.

Ее пальцы рассеянно постукивают по плащу: так она делает, когда расстроена или встревожена, и я знаю, что причинила ей боль.

– Я всегда считала тебя скорее сестрой, чем подругой, – дрожащим голосом выговаривает она. – Но теперь, Марит… теперь ты для меня никто. Так что… может быть, тебе следует найти еще кого-то, на кого ты сможешь работать своей магией.

Она выпрямляется во весь свой невеликий рост, демонстрируя гордую балетную осанку, и ровным шагом выходит за дверь. Годы доверия, любви, отношений в один миг разбиты и растоптаны. Мне всегда казалось несправедливым то, как легко можно разбить доверие. И как много времени нужно, чтобы его выстроить. Теперь оно разрушено, как будто ткань, разрезанная ножом. Как уничтожена сама жизнь Айви. Только что оно было, а теперь навеки утрачено.

Лильян наконец выглядывает из-под своего одеяла.

– Я и не знала, что такая маленькая девочка может нести в себе столько ярости, – говорит она, но потом видит мое лицо и садится, обхватив свои колени руками. Ее голос смягчается: – Ты же знаешь, какими бывают дети, когда они чем-то расстроены. На самом деле, она не имела в виду то, что сказала.

Горячие слезы проливаются на мои стиснутые кулаки. Я никогда не хотела, чтобы Ева тревожилась обо мне. Чтобы боялась, что в один ужасный день Фирн придет и отнимет мою жизнь, как отнял жизнь ее матери. Я знаю, каково это: жить в страхе, что магия может убить любимого тобой человка. Все это время я верила, что защищаю ее. А вместо этого каким-то образом превратила щит в меч и ранила ее им.

Я натягиваю одеяло до подбородка, но в эту ночь мне так и не удается уснуть по-настоящему.

Пресс-папье, подарок Айви, словно подмигивает мне с подоконника.

* * *

На следующее утро я намеренно делаю крюк, чтобы пройти мимо комнаты Филиппа. Дверь распахнута настежь, и я бросаю короткий взгляд внутрь. Его лакей – тощий человек с маленькими усиками и тонкими, нервными пальцами, похожими на паучьи лапки, – сидит у постели. Слабый солнечный свет проникает в окно, придавая коже Филиппа тошнотворный серый оттенок. Его грудь вздымается при дыхании совсем слабо. Впервые от его вида меня не пробирает дрожь – сейчас мне просто искренне жаль его.

Я спешу, чтобы забрать у Хелены корсет, нуждающийся в починке, но доктор Хольм обсуждает с ней что-то в вестибюле. Когда я иду обратно, он замечает меня и спрашивает:

– Это та самая портниха, которая помогала зашить раны Филиппа?

Хелена кивает.

– Она проделала хорошую работу, – доктор склоняет голову набок. – Я никогда не думал о том, чтобы использовать магию при наложении швов на раны. Быть может, вы сообщите мне, когда больше не будете нуждаться в ее услугах?

Я отворачиваюсь прежде, чем Хелена успевает ответить; меня злит то, что он говорит обо мне, словно об инструменте: скальпеле или ножницах. Взяв корсет под мышку, я спускаюсь в подземный коридор, а потом выскальзываю в дверь черного хода. Мне нужно подышать свежим воздухом, вобрать немного жизни и красок. Я отпираю засов на двери оранжереи и брожу в тускло-зеленом свете по проходам между кадками и стеклянными шарами, вдыхая влажный аромат растений. Живых и цветущих.

Если бы Ингрид была со мной, может, она уже разгадала бы то, чего хотел от нас мой отец. Быть может, этот след был бы более отчетливым, а дорога – более простой, если бы я раньше додумалась обратиться в банк? Прошло десять лет, и хлебные крошки сдуло ветром, дорога стала кривой и прерывистой. В течение десяти лет люди умирали, менялись правители и целые страны. Возможно, я упустила свой шанс, и теперь уже слишком поздно? Сосредоточившись на том факте, что отец написал письмо Ингрид, а не мне, я не увидела того, что было у меня прямо перед глазами.

Я отыскиваю несколько старых банок из-под варенья и втыкаю в них черенки сиреневых пионов, сажаю в почву несколько свежих семян и слегка приминаю почву, словно делаю клумбу. «Жизнь, жизнь, жизнь». Это крошечный акт сопротивления, когда все вокруг меня как будто разрушается и умирает.

Вернувшись в дом, я расставляю банки на подоконнике нашей комнаты вокруг стеклянного пресс-папье Айви. Затем спускаюсь обратно и останавливаюсь на лестнице, услышав чьи-то голоса. Это два мужских голоса, которые доносятся из кухни, и ни один из них мне не знаком.

Я осторожно огибаю угол, все еще стряхивая с рук землю. У кухонного стола, громко прихлебывая жидкую овсянку, сидит мужчина с блестящими от помады волосами. Под его рубашкой перекатываются мускулы, лицо красное, как сырая говядина, а на боку, в кобуре, висит большой револьвер.

– Хелена наняла охранника, – объясняет Нина. – Его зовут Петер.

В ответ он в очередной раз громко хлюпает кашей.

Я смотрю на него и проскальзываю на свое место рядом с Раей, которая нервно дергается от каждого звука.

– Почему ты все еще здесь, Мальте? – спрашивает Брок у второго мужчины, в котором я только теперь узнаю лакея Филиппа. Брок сердито смотрит на всех поверх края кружки с кофе, но это больше похоже на признание поражения. Больше нет смысла пытаться выжить кого-то с моей нынешней должности. Айви все равно уже не сможет занять ее.

Тощий лакей откашливается:

– Я должен заботиться обо всех нуждах господина Вестергарда, пока он… прикован к постели.

– Ну да, люди, прикованные к постели, не могут обойтись без лакея, – вяло отзывается Брок. – Рая, мой кофе остыл, – он постукивает пальцем по своей кружке. – Подогреешь его для меня?

Рая подскакивает, и, как только прикладывает ладонь к фаянсовой кружке, над жидкостью начинает подниматься пар.

Лакей смотрит на это во все глаза.

– Это была… магия? – спрашивает он, потрясенно взирая на Раю. – Ты владеешь магией?