– Леша, берегись! – закричала Вера и бросилась к мужу; ударилась о начерченный круг, как о невидимую бронированную стену, и со стоном осела на пол: – Леша-а-а!

Тот не слышал. Вцепился обеими руками в книгу, которая увеличилась уже до человеческого роста и грозилась свалиться и придавить его. Закусил губу и тяжело дышал, не замечая, как голубое свечение покидает его. Еще секунда – и теряя последние силы, он отключается и падает на пол, роняя книгу. Алексей и книга лежат в круге, словно следы дьявольского жертвоприношения.

Вергилий же все читал и читал, правда, голос его теперь походил на воронье карканье над могилой и звучал так же хрипло и зловеще. Произнес последние слова и умолк.

По полу к ногам силуэта бежал последний голубой ручеек. Он наполнял тень на стене снизу вверх, добрался до пояса, до плеч, перелился в руки, дошел до самого верха – и силуэт вздрогнул, покачнулся. Стена треснула, из нее вырвались скрюченные дрожащие пальцы. Одна рука, за ней показалась вторая. Окровавленные пальцы отчаянно напряглись в попытке разорвать стену.

В этот же момент невидимая броня магического круга вдруг исчезла, и Вера, которая все билась и билась в нее онемевшим плечом, с размаху влетела в круг, запнулась о книгу и упала; вскинулась, подползла к Алексею, обхватила ладонями его бледное лицо:

– Леша! Леша! Лешенька! Ты живой? Ты в порядке, любимый? Ответь!

– Я… – Алексей закашлялся, его бледные скулы понемногу окрашивались розовым. Вера, плача, целовала его в губы, в щеки, в нос:

– Я не переживу, если ты умрешь…

– Я не умер. – Он приподнялся на локтях. – Но… Что тут происходит? Что все это значит?

Вергилий молчал, загадочно улыбаясь. Силуэт, наполненный голубоватым свечением, все сильнее и сильнее рвал стену, пока, отчаянно дернувшись, полностью не вывалился из разодранной стены наружу. Ошеломленные друзья увидели нагое мужское тело, совершенное, как статуя древнегреческого бога или Давид великого Микеланджело. Ни капли лишнего жира. Прекрасные пропорции. Рельефная, но не гипертрофированная, мускулатура… И над всем этим великолепием – на уровне шеи ужасная рваная рана, из которой торчат оборванные артерии. Фигура, как и прежняя тень на стене, была лишена головы.

Тело пошатнулось, оперлось о стену, сделало пару неуверенных шагов и, качаясь, встало точно в центре круга. Развело руки крестом, точно витрувианский человек. Вергилий подпрыгнул, кувырнулся, подплыл к телу – и его голова оказалась точно на шее обезглавленного Давида. Так же раскинул руки, зажмурился и произнес последние слова заклинания.

Громовой удар. Порыв ветра растрепал страницы книги.

Друзья, сгрудившись в углу, недоуменно молчали.

– Это еще кто такой? – нарушил тишину голос Веры.

Посреди будуара стоял обнаженный юноша с нимбом, сияющим над новоприобретенной головой. Юноша с довольной улыбкой оглядывал свое тело. Откинул голову назад, сложил пальцы в замок, с наслаждением потянулся. Друзья молча разглядывали незнакомца. Тот, наконец, бросил на них надменный взгляд, и уголки его губ дрогнули, скривились и поползли вверх:

– Что же вы, друзья? Не узнали старину Вергилия? – Голос его вновь изменился. Теперь это был не низкий баритон, а скорее, волшебный тенор, за который отдали бы свои связки все Паваротти на свете. – Ну да ладно, я вас прощаю. Прощаю вашу необразованность, несдержанность и откровенную нелюбовь ко мне, – он смерил Бориса долгим ироническим взглядом, – трепачу и болтуну, с которым мы все только что попрощались… Увы! Наше с вами совместное приключение подходит к концу. Мне, право, жаль, что все так заканчивается. Я уже успел привязаться к вам, возможно, даже искренне полюбить… Но отсюда мы пойдем разными дорогами. Моя дорога ведет к величию и власти, власти над миром. Такой власти, о которой наша убогая Госпожа, ушибленная своими душевными травмами, не смеет даже и помышлять!.. А ваша дорога, мои бедные недалекие друзья, ведет, увы, к уже знакомому вам Дереву, ведь ваш якорь занял там место моего! Скоро Дерево призовет вас. Напоследок могу лишь посоветовать вам извлечь из этого какой-нибудь полезный урок. Например, такой: никогда не разговаривайте с неизвестными! Ха-ха-ха!

При этих словах Грета, которая знала «Мастера и Маргариту» наизусть, вздрогнула, вышла из оцепенения и вдруг начала давиться от нервного смеха. Уж больно нелепо звучала булгаковская фраза в устах обнаженного атлета, стоящего посреди магического круга внутри чьего-то воспоминания, находящегося при этом в зазеркалье. Фантасмагория стала слишком гротескной и превратилась в фарс… Борис недоуменно посмотрел на Грету, потом на преображенного Вергилия… и тоже начал смеяться. Через секунду к ним присоединился Алексей. При помощи Веры он уже успел откатиться из круга, подальше от восставшего из стены тела. Видя, что с Алексеем все в порядке, вероятно, от облегчения, Вера тоже начала смеяться. И вот они уже смеялись все пятеро – Вергилий посреди круга (громким, четким и несколько искусственным смехом победителя) и четверо героев по углам комнаты.

– Рада, что вам всем так весело!

Смех обрывается. Удар. Вергилий оборачивается резко, как подстреленный. За его спиной стоит Дама. Она входит в круг и становится перед ним, он невольно пятится назад. Потом встряхивается, лицо его обретает решимость, и он делает шаг обратно ей навстречу. Теперь они стоят внутри круга, лицом к лицу, друг напротив друга на расстоянии двух с половиной – трех метров: смуглая женщина в темном платье и обнаженный юноша с алебастровой кожей. Сверлят друг друга взглядами. В воздухе повисает напряжение, как перед началом дуэльного поединка стрелков на Диком Западе. Ясно, что поединок будет – Вергилий так просто не сдастся, и теперь он, похоже, во всеоружии: свечение вокруг обоих стоящих в круге усиливается.

– Ты так ничего и не понял, мой бедный обиженный Ученик… – говорит Дама, с сожалением глядя на него.

– Я больше не твой ученик! И никогда им не был! – кричит Вергилий.

* * *

…Своих родителей он никогда не знал – его подкинули к дверям монастыря. Суровые, но простодушные братья-францисканцы воспитали его в духе строгости и истовой веры. В юности он никогда не желал ни славы, ни богатства, не думал и не мечтал ни о чем ином, кроме смиренного служения Господу в тихих стенах обители. Но когда ему едва исполнилось тринадцать, монастырь, ставший для него домом, закрылся. Пришлось перебраться в другой монастырь, по соседству. Это был доминиканский монастырь, и порядки там существенно отличались от прежних. Псы Господни (дóмини кáнес, так они сами себя называли) не только почитали Писание, но также поощряли интерес своих воспитанников к самым различным знаниям. Они быстро оценили способности смышленого паренька, легко запоминавшего и цитировавшего целые главы из Отцов Церкви, и стали готовить его к стезе проповедника. Однако через три года все вновь переменилось.

В монастырь заехал знаменитый отец Игнациус, глава инквизиторов обширной области, в которой располагалась и эта обитель. Ему был нужен секретарь для записи показаний на процессах – прежний секретарь заболел и скоропостижно скончался. Настоятель предложил попробовать в качестве секретаря способного паренька, отличавшегося крайней набожностью и отличными способностями. И хотя тому не очень хотелось отрываться от занятий, спорить с настоятелем даже не пришло ему в голову. Так в шестнадцать лет он впервые покинул простой и ясный мир монашеской общины, чтобы, следуя за несгибаемым отцом Игнациусом, сразу же окунуться в самые грязные, пугающие и отвратительные уголки мирской жизни. Возможно, мирская жизнь показалась бы ему более соблазнительной, если бы отец Игнациус преследовал дьявола в роскошных дворцах или в богатых городах. Но небольшой отряд инквизиторов без устали колесил по самым отдаленным селам и деревенькам, везде извлекая на свет божий самые ужасающие и мрачные тайны. Колдуны и ведьмы неизменно обнаруживались под самой невинной личиной и после первых же пыток начинали признаваться в таком, от чего волосы на голове юного послушника вставали дыбом.