Итак, мы полагаем, что на протяжении XVI–XVII веков Московское княжество в результате масштабной военной экспансии превратилась в Московскую империю, крайне похожую на европейские империи того времени по характеру своей колониальной экспансии и хозяйственной организации. Двумя фундаментальными отличиями Московской империи от всех прочих европейских империй были, с одной стороны, синхронизация по времени ее «реконкисты» «исконно русских земель» и ее колониальной экспансии, и, с другой стороны, ее мессианско-религиозная составляющая, которая распространялась на всю территорию государства и была для него уникальной. Следствием этих обстоятельств стало то, что московская метрополия «растворилась» в империи и все государственное целое превратилось в новую страну, Россию, которая к концу XVIII века завершила «реконкисту» и стала осваивать колонии как часть собственной территории. Иначе говоря, в XVII–XVIII веках на территории русского государства произошла смена субъекта имперского строительства (с Московии на Россию) — т. е. случилось то, чего никогда не происходило ни с одной европейской метрополией.

Рубеж XVIII и XIX столетий стал одним из сложнейших периодов во всемирной истории: американская и французская революции возвестили о политической победе идей Просвещения; военные успехи Дж. Вашингтона и С. Боливара ознаменовали появление своего рода «новой Европы» в обеих Америках; наполеоновские войны потрясли Старый Свет и подготовили почву для новых имперских устремлений. Россия вышла из этого смутного времени, пожалуй, одной из самых мощных мировых держав, не будучи подорванной ни внутренними потрясениями (восстание на Сенатской площади можно не принимать в расчет), ни серьезными конфликтами в периферийных провинциях.

Взгляд на карту мира образца 1826 г. способен повергнуть не слишком искушенного в истории «европоцентриста» в настоящий шок. Мир был настолько «независимым», каким он не стал вновь до 1970-х гг. Великобритания в Новом Свете владела только частью Канады (бывшей т. н. «Новой Францией»), полученной ею по Парижскому договору 1763 г.; в Индии она контролировала лишь относительно узкую полоску земли на берегах Бенгальского залива; в Африке главным форпостом оставалась Cape Colony, права на которую были подтверждены договором 1814 г. с Голландией; Австралия начала заселяться лишь в конце 1780-х гг.[468] Испания контролировала Мексику, Кубу и Филиппины. Франция практически перестала быть колониальной империей; даже Алжир в тот момент управлялся как «регентство» блистательной Порты[469]. Крупнейшей экономикой мира, обеспечивавшей до 40 % глобального ВВП, был Китай; Россия и островная часть Великобритании делили в «табели о рангах» вторую и третью строки[470]. Однако само по себе освобождение европейских колоний в Америках отнюдь не означало крах глобального европейского проекта; скорее, напротив, оно выступало естественным элементом прогрессирующей вестернизации — и отчасти даже «развязывало руки» метрополиям в поиске новых объектов для «освоения». После некоторого перерыва на наполеоновские войны все были готовы к новой экспансии.

Эта новая волна существенно отличалась от прежней. В XVI–XVII веках важнейшими причинами европейской колонизации были перенаселенность континента, скованного в то время феодальными порядками, и стремление к обретению дополнительных источников богатства (через эксплуатацию новых земель или использование уникальных «колониальных» товаров) (все это относится в равной степени как к западноевропейским, так и к российскому примеру). В XIX веке ситуация радикально изменилась: продвижение во внешний мир оказалось мотивировано прежде всего геополитическими соображениями и стало продолжением внутриевропейского политического противостояния. Если в XVII столетии «империи» возникали вследствие колонизации как бы сами собой (напомним, что испанские монархи не именовались императорами, только если они не были суверенами Священной Римской империи; Наполеон короновался императором почти немедленно после продажи Луизианы и сделал это в ознаменование своих европейских, а не заморских, успехов; Великобритания долгое время оставалась королевством, хотя управляла огромными заморскими владениями), то в XIX веке увлечение имперскостью стало практически самодовлеющим.

Этот момент был быстро отмечен европейскими политиками и философами: показательно, что сам термин «империализм» появился во Франции как реакция на оккупацию Алжира[471] (заметим: сама эта оккупация была практически первым случаем, когда захват заморской территории регулярной армией европейского государства предшествовал ее гражданскому освоению[472]) и затем распространился в эпоху Наполеона III, а сегодня в исторической литературе общепризнанным является различие между эпохами колонизации и империализма. Еще в начале ХХ века Дж. Гобсон, сравнивая британскую колонизацию Северной Америки с разделом европейцами Африки, отмечал: «„колонии“, которые Франция или Германия основывают сейчас в Африке и Азии, никоим образом не могут рассматриваться как „пересаживание“ французского или немецкого [образа] жизни в заморские края; нигде, даже в Алжире, они не воплощают в себе подлинно европейской цивилизации»[473], а Э. Саид дополнительно подчеркивает, что «империализм предполагает практику, теорию и методы доминирования метрополии над отдаленными территориями», тогда как, рассуждая о колониализме, мы имеем в виду прежде всего «насаждение на этих отдаленных территориях новых поселений»[474]. Иногда, однако, специалисты предпочитают говорить не столько о различении колониализма и империализма, сколько о двух (соответственно XVI–XVII и XIX–XX веков)[475] или о даже трех (XVI–XVIII веков в Америках, XVIII столетия в Азии и Океании и второй половины XIX — начала ХХ веков в Африке и отчасти Азии)[476] «волнах» колониализма, указывая на их различные исторические условия, движущие силы и результаты.