Отец попрощался с ней, сел рядом и взял меня за руки.

– Ей здорово досталось, девочка моя, – тихо сказал он. – Потребуется много времени. Я услышал достаточно, и обещаю, что она скоро пойдет на поправку, правда. Хотя мы и не знаем, где сейчас Уильям, миссис Тэвисток уверена, что он найдется. Пострадавших развезли по разным больницам, и это тоже займет время.

После таких новостей казалось, что все и вправду наладится.

Почти в двенадцать у входа кто-то позвонил. Окрыленная словами отца о том, что Банти поправится, я спустилась вниз, чтобы открыть дверь. Не с радостью – с надеждой. С Банти все будет хорошо, и ее бабушка скоро сообщит нам, где сейчас Билл.

Но едва открыв дверь, я увидела Роя, и все поняла.

Он все еще был в парадной форме, весь перепачканный грязью и сажей, потерял свою фуражку и шинель, но страшнее всего было его лицо.

– Эмми, малышка, можно войти? – тихо спросил он, стоя на пороге.

Я не могла сделать ни шагу.

– Ты его нашел? – прошептала я.

Рой кивнул, и тень печальной улыбки пробежала по его губам, но взгляд застыл. Он смотрел в холл.

– Давай присядем.

Стало трудно дышать.

– Рой?

Рой все еще стоял у двери.

– Нет его больше, малышка, – тихо проговорил он. – Билл умер.

Когда о таком слышат герои фильмов, они ахают, театрально падают в обмороки, зажимают рот рукой. Но это была настоящая жизнь. Я хотела сказать Рою, что это неправда. Что он ошибается. Я хотела вернуть время вспять, хоть на десять секунд назад, чтобы не знать об этом.

Я просто стояла, не двигаясь, словно кто-то украл весь воздух, которым я дышала.

Мои губы задрожали, как в детстве, и нельзя было остановиться, нельзя не дрожать вслед за ними, уже всем телом, и все вокруг рушилось на глазах.

Но я старалась. Я до крови закусила губу, пытаясь дышать глубоко, пытаясь быть настоящей бравой англичанкой. Не вышло. Я заплакала. Хлынул целый ливень из слез. Откуда их столько? Может быть, они просто выжидали все это время, таились внутри, пока не случилось что-то ужасное? Как же им должно быть тяжело.

Бедняга Рой. Ему тоже пришлось нелегко. Он перешагнул через порог и заключил меня в холодные, пыльные объятия, прямо как тогда, на Пиккадилли, когда он прикрыл меня своим телом, чтобы меня не задело взрывом.

И снова я крепко-крепко прижалась к его груди, чтобы тоже укрыть от всех бед.

Но на этот раз у нас ничего не вышло. Мы не могли защитить друг друга. Опоздали.

Слишком было поздно.

Я все плакала, а Рой обнимал меня, повторяя: «Не плачь, малышка, не надо», и его голос дрожал. Он изо всех сил пытался сдержать слезы. Рой, один из лучших пожарных Лондона, старый добрый Рой, крепкий, как скала, сегодня потерял своего лучшего друга.

Мои родители спускались вниз, и я отпустила Роя. Его глаза блестели от слез. Я шмыгала носом, всхлипывая, пытаясь больше не плакать – так было нечестно.

Ни мама, ни папа ни о чем не спросили. Мама обвила меня руками, прошептав: «Доченька моя», а я не могла просто так бросить Роя, повиснув на ее плечах, и завыть от горя.

– Это Рой, – всхлипнула я. – Друг Билла. И мой друг.

Рой кашлянул, вытянулся и подал руку отцу:

– Сэр.

Он все еще пытался не подавать вида, что ему больно. Папа пожал протянутую руку и стиснул его плечо.

– Спасибо, – поспешно сказал он, и я знала за что – за то, что был со мной той ночью. – Спасибо вам за все, Рой. Проходите, пожалуйста. Я налью вам выпить.

Наверху в гостиной мама заставила Роя снять форменную куртку, чтобы накрыть его одеялом. Он пытался протестовать, но мама настаивала, и теперь он сидел с одеялом на плечах, как один из тех, кого он обычно спасал. В руках он держал бокал, полный виски.

Я сидела на диване рядом с мамой, державшей меня за руку, тоже пила виски, и вкус его был так же противен, как и всегда. Больше его пить я не собиралась.

– Ты уверен, что это точно был… – я все еще не верила в случившееся.

Рой кивнул еще до того, как я договорила.

– Его парадная форма, – он заглянул в бокал и сделал порядочный глоток. – Это точно был он. – Теперь Рой выглядел еще хуже, чем прежде.

Последний страшный вопрос откладывать тоже не было смысла.

– Кто… кто скажет Банти? Когда она узнает? – запинаясь, прошептала я.

– Не знаю, малышка, – отвечал Рой. – Я был с Уильямом до самого… пока его не увезли. С бригадой ехать было нельзя. Потом я отправился в Черинг-Кросс, а там просто сумасшедший дом. Кошмарная была ночь. Потом я пришел сюда. Простите, я не знал, что вы все здесь из-за Билла. Пора мне возвращаться в больницу.

Рой поднялся, совершенно измученный.

– Не стоит, – папа быстро встал с дивана, взглянув на маму, молчаливо одобрившую его поступок. Я знала, о чем они подумали: с Роя уже достаточно страданий, и будет лучше, если миссис Тэвисток узнает об этом от отца, а не полицейского или медсестры.

– Я пойду, – вмешалась я. Мне не хотелось сидеть сложа руки. Мне нужно было увидеть Банти. – Я в порядке, правда. – Это было ложью, но необходимой.

Папа отрицательно покачал головой.

– Нет, – отрезал он. – Не в этот раз, мой ангел. Ты и Рой уже сделали все, что могли. Вам нужен отдых. И потом, не забывай, кто я.

Он сурово посмотрел на нас, и лишь я попыталась возразить, добавил:

– Эмми, послушай, у меня больше шансов увидеть Банти и ее бабушку – я врач.

Он был прав. Я опустилась на диван, признав поражение.

Подобное происходило в Лондоне, в стране, во всей Европе ежедневно. Везде и всюду люди узнавали о том, что кто-то погиб. Чем мы отличались от них? От наших друзей? Теперь горе пришло и к нам.

Бедный Билл. Банти, боже мой, бедняжка Банти! Все ее мечты и все их надежды – все кончено. Гостиная была такой же, как и вчера: поздравления и подарки в упаковках, их фотографии в посеребренных рамках. Вот Билл и Банти вместе летним днем, а вот Билл в день, когда он стал пожарным, такой гордый в своей новенькой форме – любимое фото Банти. В маленькой голубой коробочке на столе лежали запонки – ее подарок Биллу, он должен был надеть их перед венчанием в церкви. Всему пришел конец.

Последней каплей стало воспоминание о моей бессмысленной, глупой и жалкой ссоре с Биллом.

Я должна была извиниться. Должна была сделать это как можно раньше. Должна была успеть.

Сквозь пелену я слышала, как мама говорит папе:

– Иди же, Альфред, мы тут сами справимся.

И повернулась ко мне, стиснув мою руку:

– Правда, доченька? У нас все будет хорошо.