— Но такому несправедливому наказанию, — подхватила Мерое, — Альбиник подвергся лишь за то, что встретил противный морской ветер. Это все равно как если бы наказывали за то, что человек не может ясно видеть в темную ночь, или за то, что он не может омрачить свет солнца!

— Такое наказание покрыло меня позором навсегда! — воскликнул Альбиник— Теперь всякий может мне сказать: ты — трус! Я никогда не знал ненависти — теперь моя душа полна ею! Пусть погибнет проклятое отечество, где меня ждет лишь позор! Пусть погибнет свобода! Пусть погибнут все мои соплеменники, лишь бы мне отмстить вождю ста долин! Ради этого я готов снова подвергнуться изувечению. Вот почему я здесь со своей супругой. Разделив со мной позор, она разделяет со мной и ненависть. Эту ненависть мы предлагаем Цезарю, пусть он воспользуется ею по своему усмотрению. Пусть подвергнет нас испытанию, мы жизнью отвечаем за нашу искренность. Что касается награды, то мы ее не хотим.

— Мести — вот чего мы желаем, — прибавила Мерое.

— Чем же ты мог бы служить Цезарю против вождя ста долин? — спросил Альбиника переводчик.

— Я предлагаю Цезарю свои услуги в качестве моряка, солдата, проводника, даже лазутчика, если он этого пожелает.

— Почему же ты не искал случая самому убить вождя ста долин? Ты мог приблизиться к нему в галльском стане? — спросил переводчик моряка. — Ты бы отмстил за себя таким образом.

— Тотчас после изувечения моего супруга, — возразила Мерое, — нас выгнали из стана, мы не могли в него снова вернуться.

Переводчик снова начал говорить с римским полководцем, который, все время внимательно слушая, не переставал осушать свой кубок и преследовать Мерое своими дерзкими взглядами.

— Так ты моряк? — спросил переводчик. — Ты был капитаном торгового судна?

— Мне двадцать восемь лет. С двенадцатилетнего возраста я плаваю по морю. Уже четыре года, как я капитан на корабле.

— Тебе хорошо знаком берег от Ванна до того канала, что отделяет Британию от Галлии?

— Я родом из тех мест и более шестнадцати лет я постоянно плаваю у этих берегов…

— Ты искусный кормчий?

— Пусть меня постигнет еще худшая злейшая казнь, чем та, которой подверг меня вождь ста долин, если есть хоть одна бухта, один мыс, островок, подводный камень, мель или водоворот, которых я не знал бы, начиная от Аквитанского залива и кончая Дюнкирхеном!

— Ты хвалишься своим искусством! Как бы ты мог доказать его?

— Мы находимся вблизи берега. Для того, кто не обладает искусством и отвагой моряка, нет ничего опаснее, как плавание от устья Луары по направлению к северу.

— Это правда, — ответил переводчик. — Вчера еще одна римская галера попала на мель и погибла.

— Кто хорошо управляет кораблем, — сказал Альбиник, — тот, я полагаю, хорошо справится и с галерой?

— Да.

— Пусть нас проведут завтра утром к берегу. Я знаю рыбачьи суда моей родины, мне и моей жене для пробы годится и такое судно. С высоты берега Цезарь увидит, как мы полетим мимо подводных камней и бурунов и как будем мы играть с волнами. Я докажу Цезарю, что сумею безопасно провести галеру к берегам Бретани.

Когда переводчик перевел предложение Альбиника Цезарю, последний произнес:

— На испытание, которое ты предлагаешь, мы согласны. Оно состоится завтра утром. Если оно докажет твое искусство кормчего, то, быть может, мы возложим на тебя поручение, которое удовлетворит твою ненависть лучше, чем ты мог надеяться, но, конечно, обеспечим себя сперва от измены, если бы ты захотел нас обмануть. Однако прежде всего ты должен приобрести полное доверие Цезаря.

— Что для этого сделать?

— Тебе должны быть известны силы и планы галльской армии. Берегись лгать, ибо мы уже осведомлены на этот счет. Мы увидим, искренен ли ты, а в противном случае недалеко отсюда находится станок для пыток.

— Когда я-прибыл утром в Ванн, меня посадили под стражу, судили, почти тотчас привели приговор в исполнение, а потом изгнали из галльского стана. Поэтому я не могу знать решений совета, собравшегося накануне, — ответил Альбиник. — Но положение вещей было серьезно, ибо на этот совет были позваны и женщины. Он продолжался с заката солнца до рассвета. Распространился слух, что к галльской армии подошли большие подкрепления.

— Какие подкрепления?

— Племена Финистеры и Кот дю-Нор, племена Лизье, Амьена, Перша. Говорили даже, что морем прибыли воины Брабанта…

Переведя ответ Альбиника Цезарю, переводчик сказал:

— Ты говоришь правду. Твои слова согласуются с полученными нами сведениями. Но несколько передовых разъездов нашей армии, вернувшись сегодня вечером, привезли известие, что в двух или трех лье отсюда, на северной стороне, заметно зарево пожара… Ты пришел с севера? Знаешь ты что-нибудь об этом?

— Начиная от окрестностей Ванна и не доходя трех лье до этого места, — ответил Альбиник, — не осталось ни одного города или посада, ни одной деревни, ни одного жилища, ни одного мешка пшеницы, ни одной бочки вина, ни одного быка или барана, никакого фуража, никого из жителей, ни мужчины, ни женщины, ни ребенка… Съестные припасы, скот, богатства, все, чего нельзя было унести, сожжено. В эту минуту, когда я с тобой говорю, все племена опустошенных пожаром земель присоединились к галльской армии, оставив позади себя пустыню, покрытую дымящимися развалинами.

По мере того как Альбиник говорил, переводчика охватывало все более сильное и глубокое изумление. Испуганный, он, казалось, не смел верить тому, что слышал, и колебался сообщить Цезарю эту ужасную новость. Наконец он решился.

Альбиник не спускал глаз с Цезаря, чтобы прочесть на его лице, какое впечатление произведут на него слова переводчика.

Римский полководец, говорят, был очень скрытен, однако, по мере того как говорил переводчик, на лице угнетателя Галлии попеременно отражались то удивление, то страх, то гнев — с примесью, однако, сомнения. Его военачальники в смущении переглядывались и тихо обменивались словами, полными беспокойства.

Тогда Цезарь, быстро выпрямившись, с гневом сказал несколько коротких фраз переводчику, который тотчас обратился к моряку:

— Цезарь обвиняет тебя во лжи. Такое бедствие невозможно. Ни один народ не способен на такую жертву. Если ты солгал, то искупишь свое преступление в пытках!

Альбиника и Мерое охватила сильная радость при виде смущения и гнева римлянина, отказывавшегося верить героическому решению, столь роковому для его армии. Но супруги скрыли свою радость, и Альбиник ответил:

— В стане у Цезаря есть нумидийские всадники, лошади которых неутомимы. Пусть он сейчас же пошлет их на разведку. Пусть они проедут не только те страны, которые мы прошли в течение одной ночи и одного дня пешком, но пусть направятся к востоку, в сторону Турени, или еще дальше, до Берри… И всюду, куда только они смогут проникнуть, им встретятся пустыни, опустошенные пожаром.