— О Гезу! Гезу! — произнесла молодая женщина с мокрым от слез лицом. — Гнев твой никогда не утихнет, если его не укротит последняя теперешняя жертва…

Луна поднялась. Она изливала потоки столь ослепительного света, что оба супруга видели отчетливо, точно при дневном свете, всю страну, лежавшую у их ног до самых далеких краев горизонта.

Внезапно над одной из деревень, рассеянных по равнине, поднялось легкое облако дыма, сначала беловатое, затем черное, вскоре окрасившееся багровым отблеском начинающегося пожара.

— О Гезу! Гезу! — воскликнула Мерое, спрятав лицо на груди супруга, стоявшего подле нее на коленях. — Альбиник, ты сказал правду! Священное светило Галлии подало знак к жертвоприношению, оно свершается…

— О свобода! — воскликнул Альбиник— Священная свобода!

Он не мог закончить. Рыдания прервали его голос, он сжимал плачущую жену в своих объятиях.

Когда Мерое, подняв голову, решилась взглянуть вдаль, облака черного дыма, окрашенные багровым отблеском пожара, окутывали уже не одно жилище, не одну деревню — огонь охватил все посады, все города во всех окрестных долинах.

Пылало все пространство от севера до юга, от востока до запада! Казалось, что реки текли огненными волнами под нагруженными зерном, бочками и припасами судами, тоже подожженными и медленно тонувшими в водах.

Небо попеременно то омрачалось от бесчисленных облаков дыма, то пылало багровым отблеском огня.

Вскоре вся долина от одного конца до другого представляла лишь сплошное море пламени…

И не только жилища, посады и города одних этих долин были преданы опустошениям пожара, но та же участь постигла и все те земли, которые в течение следующих суток прошли Альбиник и Мерое, направляясь от Ванна к устью Луары, где был расположен стан Цезаря.

Да, все эти земли были подожжены их обитателями, покинувшими пылающие развалины своих жилищ, чтобы присоединиться к галльской армии, собранной в окрестностях Ванна.

Так было исполнено повеление вождя ста долин, передававшееся от селения к селению, от деревни к деревне, от города к городу: «Через три дня, в тот час, когда взойдет луна, это священное светило Галлии, пусть будет вся страна от Ванна до Луары предана огню! Пусть Цезарь и его войско при своем прохождении не найдут ни людей, ни крова, ни пищи, но повсюду, повсюду лишь пепел, голод, пустыню и смерть».

Все было сделано так, как повелели друиды и вождь ста долин.

Те, кто был свидетелем этого героического самопожертвования каждого и всех во имя спасения отечества, видели то, чего никто не видел, то, чего никто, быть может, никогда не увидит. Эта жертва искупила роковые раздоры и соперничество провинций друг с другом, раздоры, которые слишком долго разделяли галлов и способствовали торжеству их врагов.

Миновала ночь, миновал также день, и оба супруга прошли всю сожженную страну от Ванна до устья Луары. К заходу солнца они подошли к месту, где дорога разветвлялась надвое.

— Которую из двух этих дорог выбрать? — спросил Альбиник. — Которая из них ведет к стану Цезаря?

Подумав с минуту, молодая женщина ответила:

— Надо влезть на это дерево, огни римского стана укажут нам путь.

— Верно, — ответил моряк и, приученный к ловкости своей профессией, собрался влезть на дерево, но, внезапно остановившись, сказал: — Я забыл, что у меня нет одной руки… Я не могу влезть.

Прекрасное лицо молодой женщины омрачилось печалью, и она спросила:

— Ты страдаешь, Альбиник? Увы, ты сам так изувечил себя!

— Приманка для зверя всегда должна быть естественна, а если ловля будет удачна, — возразил Альбиник, — я не буду жалеть о том, что пожертвовал своей рукой для приманки….

Молодая женщина вздохнула и, посмотрев на дерево, сказала своему мужу:

— Прислонись к этому дубу, я поставлю ногу на твою руку, потом на плечо, а с твоего плеча я взберусь на ту толстую ветвь…

Прислонившись к дереву, Альбиник взял в свою здоровую руку маленькую ножку своей подруги и поддержал ее, пока она ставила другую ногу на его плечо. Отсюда она влезла на первую толстую ветвь и, поднимаясь с ветки на ветку, достигла верхушки дуба, устремила вдаль взоры и заметила на южной стороне под группой из семи звезд свет многочисленных огней. Она спустилась, ловкая, как птица, прыгающая с ветки на ветку, и, поставив ноги на плечо моряка, спрыгнула на землю, сказав:

— Нам надо идти на юг, по направлению к тем семи звездам. Огни римского стана находятся в той стороне.

— В таком случае пойдем по этой дороге, — проговорил моряк, указав на более узкую.

И оба путника продолжили свое странствие.

Пройдя несколько шагов, молодая женщина остановилась и начала что-то искать в своей одежде.

— Что с тобой, Мерое?

— Подожди… Влезая на дерево, я уронила свой кинжал. Он, верно, отвязался от пояса из-под хитона.

— Во имя Гезу! Нам надо найти этот кинжал, — сказал Альбиник, возвращаясь к дереву. — Оружие тебе необходимо, а этот кинжал выковал мой брат Микаэль и собственноручно закалил его, им можно пробить медную монету.

— О, я разыщу его, Альбиник! Этот маленький стальной клинок даст ответ на все… и на всех языках.

После непродолжительных поисков у подножия дуба она разыскала крошечный вложенный в ножны кинжал! Мерое прикрепила его к поясу под хитоном и снова отправилась в путь с супругом.

Пройдя довольно долгое время по пустынным дорогам, путники вышли на равнину. Вдали слышался сильный шум моря, на одном холме виден был свет многочисленных огней.

— Вот наконец и стан Цезаря! — проговорил Альбиник, остановившись. — Вот логовище льва… Мерое, час настал!

— Ты колеблешься?

— Поздно, но я предпочел бы честный бой под открытым небом… Корабль против корабля, солдат против солдата, меч против меча… Ах, Мерое, мы, галлы, презирающие засаду как трусость, привязывающие медные колокольчики к своим копьям, чтобы предупредить врага о своем приближении, мы приходим сюда изменнически…

— Изменнически?! — воскликнула молодая женщина. — А угнетать свободный народ — это честно? Обращать его в рабство, изгонять его из отечества, надевать на его шею железный ошейник — это честно? Убивать старцев, детей, отдавать женщин и девушек для изнасилования солдатам — это честно? Нет, нет, для истребления диких зверей хорошо все: и рогатина и западня. Альбиник! Не говоря о твоем добровольном изувечении, не говоря об опасностях, которым мы подвергнемся, войдя в этот стан, быть может, нам суждено быть первыми из бесконечного ряда жертв во славу богам и на спасение родины. Иди и верь мне, что тому, кто жертвует своей жизнью, никогда не приходится краснеть! Заклинаю тебя именем любви моей! Священной девственной кровью нашей сестры Гены! Я чувствую в это мгновение — клянусь тебе! — силу исполнить священный долг… Идем, идем, вечер приближается.