Остановив флот, Альбиник сказал переводчику:

— Теперь нам осталось избегнуть только одной опасности, но она очень велика. Впереди нас есть движущиеся подводные мели, иногда перемещающиеся во время больших приливов, — галеры могут попасть на них. Мне необходимо исследовать проход с лотом в руках, прежде чем вести туда все римские галеры. Флот останется пока на этом месте. Велите спустить на воду самую маленькую шлюпку с нашей галеры и дайте мне двух гребцов; у руля станет моя жена. Если вы не вполне доверяете мне, то вы и воин с мечом можете сесть с нами в лодку. Исследовав проход, я вернусь на борт этой галеры, чтобы провести флот до входа в порт Ванна.

— Я не сомневаюсь больше, — ответил переводчик, — но согласно приказания Цезаря ни я, ни этот воин не должны оставлять тебя ни на одно мгновение.

— Пусть будет так, как вы желаете, — сказал Альбиник.

С галеры была спущена небольшая лодка. В нее сошли два гребца с воином и переводчиком. Альбиник с Мерое тоже вошли в нее, и лодка отплыла от римского флота, расположенного полукругом и поднявшего весла в ожидании возвращения галла. Мерое, сидя у руля, направляла лодку по указаниям своего супруга. Он на коленях, склонившись на носу, исследовал проход с помощью очень тяжелого лота, привязанного к длинному и крепкому шнуру. Лодка плыла возле одного из многочисленных островков бухты Морбигана. Позади этого островка простиралась длинная подводная мель, которая вследствие начавшегося отлива уже выступала немного из воды. Далее, за мелью, виднелись скалы, окаймлявшие берег. Альбиник снова опустил лот. В момент, когда он, казалось, по мокрым следам на веревке определял глубину воды, он обменялся быстрым взглядом с женой, указав ей взглядом на воина и переводчика. Мерое поняла. Переводчик сидел близ нее на корме, далее на скамье сидели двое гребцов, и, наконец, позади Альбиника, стоял воин с топором. Внезапно поднявшись, Альбиник воспользовался лотом, как пращой, придал ему быстрое круговращательное движение и нанес воину такой сильный удар по шлему, что тот, оглушенный этим ударом, свалился на дно лодки. Переводчик хотел броситься к своему спутнику на помощь, но Мерое схватила его за волосы и опрокинула назад. Он потерял равновесие и упал в воду. Один из гребцов, замахнувшийся на Альбиника веслом, покатился к его ногам. Движением руля Мерое направила лодку так близко к холмистому островку, что легко спрыгнула на него, а за ней и Альбиник. Оба быстро взобрались на скалы. Чтобы достигнуть берега Бретани, им оставалось преодолеть только одно препятствие — движущуюся мель, часть которой, уже открытая начавшимся отливом, была подвижна, о чем свидетельствовали все время поднимавшиеся на поверхность пузырьки воздуха. Идти по этому месту, чтобы достигнуть прибрежных скал — это значило погибнуть в бездне, скрытой под этой обманчивой поверхностью. Оба супруга уже слышали по ту сторону островка, возвышенность которого скрывала их от римлян, крики и угрозы воина, пришедшего в себя после удара, и голос переводчика, по всей вероятности, вытащенного из воды гребцами. Альбиник, прекрасно изучивший эти места, заметил по крупному песку и прозрачности воды, которой мель была еще покрыта, что в нескольких шагах дальше она уже перестала двигаться. Он перешел ее с Мерое в этом месте, оба вошли в воду по пояс. Потом они достигли береговых скал, ловко влезли на них и остановились на мгновение, чтобы посмотреть, не преследуют ли их.

Переводчик и воин с топором, стесняемый своими тяжелыми доспехами и еще менее, чем переводчик, привыкший ходить по скользким камням, покрытым водорослями, каковы именно и были скалы островка, добрались после долгих усилий до той части островка, которая приходилась напротив движущейся мели. Последняя совершенно выступила из воды, все более и более убывавшей вследствие отлива. Воин, увидев Альбиника и его жену, пришел в ярость. Ему казалось, что от них его отделяет лишь узенькая и ровная мель, выступавшая над водой. Он подумал, что переправиться легко, и двинулся вперед. При первом шаге он погрузился в трясину по колено. Он сделал страшное усилие, чтобы освободиться, и увяз до пояса. Несчастный позвал на помощь товарищей, но едва успел он крикнуть, как над пучиной осталась лишь голова. Она тоже исчезла, и так как он, погрузившись в бездну, поднял руки вверх, то мгновение спустя видна была лишь его рука в железной рукавице, конвульсивно двигавшаяся над песком. Потом не стало видно ничего, только несколько пузырьков воздуха поднялись на поверхность трясины.

Гребцы и переводчик, охваченные ужасом, стояли неподвижно, не осмеливаясь идти на такую смерть, чтобы настигнуть беглецов. Тогда Альбиник обратился к переводчику со следующими словами:

— Ты скажешь Цезарю, что я изувечил себя сам, чтобы внушить ему доверие к искренности моих намерений. Моим первоначальным намерением было привести римский флот к верной гибели и погибнуть самому вместе с женой. Все шло благоприятно. Я вел вас в гибельный канал, из которого не вышла бы ни одна галера. Когда мы встретили ирландца, он сообщил мне, что все галльские суда, весьма многочисленные и хорошо вооруженные, соединились вчера вечером и стоят на якоре в глубине этой бухты, в двух лье отсюда. Узнав об этом, я изменил свое намерение и решил не истреблять ваших галер. Они будут уничтожены, но не изменнически и вероломно, а в честном бою — корабль против корабля, галл против римлянина. Теперь выслушай хорошенько то, что я скажу: я намеренно провел твои галеры на мелкое место, где они через несколько мгновений окажутся на песке. Они останутся на мели, ибо море убывает. Всякое старание высадиться приведет вас к гибели, вы со всех сторон окружены подводными движущимися мелями, подобными той, которая только что поглотила воина с топором. Оставайтесь же на своих судах, завтра их поднимут с мели волны прилива. И завтра бой, смертный бой…. Галл еще раз доказал, что никогда бретонец не действовал изменнически, и что он только тогда гордится убийством своего врага, когда сразил его в честном бою.

И Альбиник с Мерое поспешно направились к городу Ванн, чтобы произвести тревогу и предупредить воинов галльского флота, чтобы они готовились к завтрашнему сражению.

Это повествование, которое ваш сын Альбиник, моряк, посылает вам, моя мать Маргарид, и вам, мой отец Жоэль, предводитель карнакского племени, ваш сын написал в ночь, предшествующую завтрашнему сражению. Удерживаемый в порте Ванна снаряжением своего судна для сражения с римлянами, ваш сын посылает вам это письмо в галльский стан, защищающий доступ к городу с суши. Мой отец и моя мать вольны осудить или одобрить поведение Альбиника и его супруги Мерое, но это повествование вполне правдиво.

Накануне сражения при Ванне, происходившем на суше и на море, от которого зависело рабство или свобода Бретани, а следовательно, независимость или порабощение всей Галлии, — накануне сражения при Ванне мой отец Жоэль, предводитель карнакского племени, в присутствии всех членов нашего семейства, кроме брата моего Альбиника и жены его Мерое, находившихся с флотом в бухте Морбигана, сказал мне, своему первенцу Гильхерну, который пишет это повествование, следующее:

— Завтра, мой сын, день великого сражения — мы будем драться как львы. Я стар, ты — молод. Ангел смерти, вероятно, унесет меня отсюда первым, и завтра, быть может, я буду уже в другом мире со своей святой дочерью Геной. Вот о чем я прошу тебя пред лицом угрожающих нашей стране несчастий, ибо завтра военное счастье может перейти на сторону римлян. Мое желание состоит в том, чтобы в нашей семье, пока просуществует наш род, никогда не исчезали любовь к Галлии и священная память о наших предках. Если нашим детям суждено остаться свободными, то любовь к отечеству и уважение к памяти отцов заставит их еще дороже ценить свободу. Если им суждено жить и умереть рабами, то эти священные воспоминания будут им напоминать беспрестанно, из поколения в поколение, что было время, когда галльский народ, верный своим богам, мужественный на войне, независимый и свободный, собственник своей земли, обрабатываемой тяжелым трудом, не заботившийся о смерти, тайной которой он обладал, заставлял трепетать целый мир и был гостеприимен к народам, протягивавшим ему дружески руку. Эти воспоминания, передаваемые из века в век, сделают для наших детей их рабство еще более ужасным и дадут им силу когда-нибудь свергнуть его. Чтобы эти воспоминания передавались из века в век, ты должен, мой сын, обещать мне, во имя Гезу, остаться верным нашему старому галльскому обычаю, сохраняя наследство, которое я тебе доверю, увеличивая его и завещав своему сыну Сильвесту увеличивать его, в свою очередь, чтобы и сыновья твоих внуков поступали по примеру отцов своих и чтобы их примеру следовали их потомки. Вот это наследство. Этот первый свиток содержит повествование о том, что случилось в нашем роду до дня рождения моей дорогой дочери Гены, который был также днем ее смерти. Другой свиток, который я получил вчера вечером, при заходе солнца, от сына моего Альбиника, моряка, содержит описание его путешествия в стан Цезаря через страны, преданные огню их жителями. Это повествование доказывает галльское мужество, оно прославляет твоего брата Альбиника и его жену Мерое, поступивших по правилу отцов наших: никогда бретонец не действовал изменнически. Эти повествования я доверяю тебе, ты вернешь их мне после завтрашнего сражения, если я его переживу. Если же нет, ты сохранишь их — или после тебя твои братья — и запишешь на них важнейшие события из твоей жизни и жизни твоих близких. Ты передай эти сказания своему сыну, чтобы он поступал, как ты, и чтобы так шло всегда из поколения в поколение. Клянешься ли ты, именем Гезу, исполнить мою волю?