Шрифт:
Интервал:
Закладка:
14 июля Тэффи написала Зайцевым об их намечающейся поездке, а почти материнская нежность, с которой она упоминала о Тикстоне, свидетельствует о том, насколько они сблизились: «Бедный Павлик на диете. Ест только дыню да артишок. Стал тихий и уже совсем добрый т. ч. прямо хоть плачь!» Складывается впечатление, что она вступила в спокойные отношения с мужчиной, который, в отличие от ее первого мужа и Галича, не стремился к доминированию (возможно, потому, что был женат, хотя по обоюдному соглашению он и его жена жили каждый своей жизнью[408]). В некрологе, написанном Тэффи после смерти Тикстона в 1935 году, она подчеркнула другие его черты, которые, должно быть, привлекали ее: это бесконечная щедрость, доходившая до того, что во время Гражданской войны он давал чаевые тому, кто должен был стать его палачом, его «праздничная» натура и «нарядная душа» (столь отличные от ее собственных)[409]. Мягкость Тикстона удивительна для человека, который во многом сделал себя сам и которому из-за ранней смерти отца с очень юных лет пришлось зарабатывать на жизнь. Проработав несколько лет в банках, он устроился в Русско-бельгийское металлургическое общество и к 1898 году дослужился до поста его директора. В 1906 году он возглавил синдикат «Продамет», крупнейшую в России промышленную организацию, а после Октябрьской революции Ленин попросил его встать во главе Народного комиссариата торговли и промышленности России, но он отклонил данное предложение и вместо этого примкнул к Белому движению[410].
После поездки, совершенной с Тикстоном в июле – августе «по красивым местам», Тэффи вновь пришлось решать проблему жилья в Париже[411]. Жилищный кризис уничтожил всякую надежду снова обосноваться у Зайцевых, и ей оставалось только поселиться в той же гостинице напротив вокзала Монпарнас, хотя там было «неудобно, дорого». Однако для читателей Тэффи подчеркивала положительные моменты: «Я обожаю Париж. Мне приятно слышать, как он тут рядом со мной все время стучит, гудит, звенит, дышит»[412]. В многочисленных функциях, выполняемых ее единственным столом, воплощаются неудобства, связанные с проживанием в таком тесном пространстве, а предметы, которыми он завален, подтверждают двойственность образа Тэффи как серьезного писателя и легкомысленной женщины: «На нем чернильница, бумага, пудра, конверты, рабочий ящик, чашка с молоком, цветы, Библия, конфеты, рукописи, духи».
Осенью 1925 года Тэффи чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы принять участие в паре амбициозных художественных проектов. 8 октября она и ее старый коллега по «Сатирикону», талантливый поэт П. П. Потемкин (1886–1926), стали художественными соруководителями Театра «Дом актера», но после постановки нескольких спектаклей-миниатюр в конце того же года театр закрылся[413]. Иллюстрированный журнал «Перезвоны», печатавшийся в Риге и финансировавшийся шурином Тикстона Н. Н. Белоцветовым, оказался более удачным предприятием[414]. При энергичной поддержке Тэффи и Тикстона Зайцев возглавил литературно-художественный отдел журнала, выходившего с ноября 1925 по октябрь 1927 года. На его страницах публиковались многие известные писатели старшего поколения, в том числе Бунин, Бальмонт и Ремизов, а также Тэффи[415].
Тэффи вернулась и к активной светской жизни. В конце 1925 года они с Тикстоном вместе с Евреиновыми и другими перебрались в трущобы Латинского квартала. «Она [с Евреиновым] изощряла свою фантазию, рассказывая тут же сочиненные биографии окружавшей нас танцующей публики, апашей, сутенеров и прочей подозрительной публики»[416]. Она также была на балу, который Евреиновы дали в январе 1926 года, где, по имеющимся сведениям, как и прежде, кокетничала напропалую: «Она не пропускала ни одного танца, а ее танго с тогда еще красивым художником Вербовым вызывало недвусмысленные замечания и улыбки… Ведь всем ее близким был известен ее “романический характер”»[417].
Помимо чисто светских мероприятий, в 1925–1926 годах Тэффи участвовала в мероприятиях по сбору средств, в том числе в их с Ремизовым совместном литературном вечере, ради которого в конце марта 1926 года они ездили в Брюссель. Адресованные Ремизовым записки Тэффи, написанные перед этим событием, ярко иллюстрируют ее неорганизованность. Сначала она сообщила, что забыла имя и отчество устроительницы вечера; затем написала, что потеряла адрес брюссельской гостиницы, где они должны были остановиться, добавив, что опаздывает, потому что «простужена, как пес!»[418].
В целом конец 1920-х годов изобиловал культурными мероприятиями, спонсируемыми парижскими русскими, и Тэффи была завалена приглашениями. Приглашения продолжали поступать даже тогда, когда в мае 1926 года она лечилась в Виши от «болезни почек» (от которой вскоре поправилась): как она жаловалась Зайцевой, ее звали «то на съезд суфражисток, то на всякие юбилеи». В один такой типичный день, 31 октября 1926 года, «Вечеру оптимистов» Тэффи и Дон-Аминадо пришлось конкурировать с тремя публичными лекциями, парой концертов и собраниями Русского химического общества, Русского студенческого христианского движения, Республиканско-демократической ассоциации и Общества офицеров-артиллeристов [Мнухин 1995–1997, 1: 278–279][419]. Пиком сезона 1926 года стал состоявшийся 12 декабря гала-концерт, посвященный 25-летию творческой деятельности Зайцева. Как сообщалось в «Последних новостях», «чествование явилось подлинным праздником русской культуры за рубежом»[420]. Однако вечер Тэффи в феврале следующего года вышел за пределы русского эмигрантского мира, так как в нем приняла участие звезда американского варьете и любимица Парижа Джозефина Бейкер[421].
Тэффи также пользовалась некоторыми интеллектуальными возможностями, предоставлявшимися жизнью в эмиграции. Она и Тикстон были поклонниками выдающегося религиозного философа Б. П. Вышеславцева (1877–1954) и с ноября 1925 года по апрель 1926 года посещали цикл его лекций «Социальная философия христианства» [Мнухин 1995–1997, 1: 211, 232, 233, 238, 240, 249]. (Впоследствии он отзывался о них как о своих бывших «верных слушателях»[422].) Судя по одноименной брошюре, Вышеславцев осуждал коммунистический материализм и искал истинные корни социальной справедливости и равенства в христианской любви и добровольно приносимых жертвах [Вышеславцев 1929]. Должно быть, Тэффи, разочарованная в советском «решении», но выражавшая в своих произведениях глубокую обеспокоенность по поводу положения бедных и угнетенных, считала убедительными рассуждения Вышеславцева по поводу христианской справедливости и равенства.
В конце 1926 года, после того как Тэффи стала регулярно писать для парижской газеты «Возрождение», в которой время от времени печаталась с момента ее основания в июне 1925 года, ее финансовое положение стало более устойчивым. В ноябре 1926 года она неохотно согласилась на предложение редактора «Возрождения», уважаемого экономиста и политического деятеля П. Б. Струве (1870–1944), платить ей по 300 франков за «юмористическую миниатюру около 150 строк» (хотя она запрашивала по 400)[423]. Струве удалось привлечь в газету нескольких лучших писателей и
