— Посмотрите внимательней, это опасный преступник. Маньяк. И каждый лишний день, проведенный им на свободе, может стоить кому-то жизни. Он мог лететь на самолете примерно…

— Да, видела, — быстро вспомнила одна из бортпроводниц. — Летел. Его еще потом один молодой человек разыскивал, буквально на следующий день, тоже из милиции.

— Из милиции? Почему вы решили, что из милиции?

— Он удостоверение показал.

— А фамилию его вы не помните?

— Нет.

— А место, где сидел вот этот? — снова показал фоторобот.

Место стюардесса помнила. Отчего не составляло труда установить фамилию и имя пассажира, взявшего на этот рейс и на это место билет… И получается…

…Получается, что он идет по следу пропавшего Девяносто второго. Тот, второй с видеозаписи тип, вертевшийся возле конечной остановки городского автобуса. Потому что вертелся. И потому, что с конечной остановки поехал не куда-нибудь, а поехал на железнодорожный вокзал и поехал в аэропорт. Где не билеты покупал, а останавливал служащих и показывал им какую-то распечатку.

Какую?

Девяносто девятый остановил одного из служащих.

— Слушай, к тебе сейчас лейтенант Сидоров не подходил? Ну он тут еще всех останавливает и показывает… — Потянул фразу Девяносто девятый.

— Фоторобот, что ли?

— Ну да, фоторобот. Такого мужика с бородой.

— Нет, без бороды. С короткой стрижкой.

— И с такими бровями, широкими и дугой, как у Брежнева.

— С узкими и прямыми.

— Тогда это не тот. А лейтенант куда пошел?

— Туда.

— Спасибо…

Еще у одного служащего Девяносто девятый спросил про нос и губы.

Опознать по описанию фоторобот Девяносто второго было затруднительно. Но, как минимум, он был на него похож.

А раз так, то этот мужик с фотороботом подошел к тайне кейса ближе всех. Потому что прошел по его маршруту, нашел людей, которые его видели, по чьим показаниям смог составить фоторобот, с которым пошел по транспортным узлам. А раз пошел, то он мог и почти наверняка вычислил людей, которые видели Девяносто второго в самолете. После чего будет пара пустяков установить фамилию и имя убитого пассажира. Не настоящие фамилию и имя, но все равно…

Девяносто девятый отбежал на почту и, пока мужик с фотороботом ел в буфете, отбил срочную телеграмму.

«Могилу тети приехали навестить дальние родственники, интересующиеся оставленным ею наследством. Необходимо решить вопрос целесообразности приезда племянников».

В Генеральном штабе Российской армии играли в войну. Играли взрослые, с лампасами на штанах и генеральскими звездами на погонах, дяди.

Они продвигали вперед «фишки» дивизий, полков и батальонов, поддерживали их огнем расставленных по флангам артбригад, бросали в прорыв игрушечные «танки» сводных танковых батальонов, поднимали в воздух «самолетики» эскадрилий фронтовой и стратегической авиации, пододвигали к местам боев «кораблики» десантных эскадр, выбрасывали на территорию «синих» полки десанта, подтягивали из тылов «паровозики» железнодорожных эшелонов с боеприпасами, техникой и личным составом.

Они передвигали, переставляли и снимали с карт боевых действий уничтоженные противником фишки, которые на самом деле не были фишками, а были вполне реальными армиями, дивизиями, полками, батальонами, батареями, экипажами, эскадрильями. Были людьми. И, передвигая очередную фишку, генералы отрывали от семей сотни тысяч мужей и отцов, переодевали в камуфляж, перетаскивали в теплушках и на транспортных «АНах» через полстраны и с ходу бросали в бой. Из которого живыми выходили единицы. Выходили полумертвыми, бесполезными для войны калеками. И, оттаскивая в тылы «паровозики» санитарных поездов, генералы загоняли их на запасные пути и в тупики, чтобы пропустить спешащие на фронт эшелоны с поставленной под ружье «живой силой». Которую, рассылая повестки и милицейские наряды, ставили под ружье разбросанные по стране военкоматы, стремительно повышая мобилизационные возраста с двадцати пяти до тридцати, до тридцати пяти, до сорока, пятидесяти…

И все равно, перемалывая в мясорубке боев десятки дивизий, тысячи танков и самолетов, генералы проигрывали. Проигрывали навязавшему войну противнику.

— Все.

Передовые отряды «синих» вышли в ближние тылы, перерезав и взяв под контроль транспортные коммуникации. У седьмой гвардейской осталось треть личного состава и по два снаряда на орудие. Они обречены.

— Надо срочно перебросить туда сороковую армию.

— Чем перебросить?

— Железкой.

Генералы вбивали в память компьютеров новые данные — тысячи «единиц» личного состава, сотни «коробок» танков и бронетранспортеров и сотни разнокалиберных «огурцов», тысячи тонн снарядов и патронов, десятки тысяч литров горючки, без счета зимних рукавиц, муки, полевых кухонь, ботинок, консервов, бинтов, портянок, котелков… Которые так запросто в нужный квадрат не перебросить. Которые нужно расконсервировать, выгрузить из складов, подтащить, поднять на машины, довезти до станции, разгрузить и затащить в вагоны и на платформы, перевезти за сотни километров по забитой составами, разбомбленной железной дороге, вновь разгрузить и лишь тогда бросить в бой, где через два-три часа от всего этого — от людей и техники — ничего не останется. И, значит, к исходу третьего часа к разбитым позициям необходимо подтянуть свежий личный состав и новые танки и артиллерийские установки и новые портянки и консервы…

— Нет, не успеваем. Мы застреваем где-то здесь, под Рязанью, и дай бог, если успеваем перебросить два полноценных батальона.

— А если самолетами? Транспортниками Второй воздушной?

И снова в компьютеры, в ход войны вводятся измененные данные — заправка горючим, погрузка — разгрузка, прикрытие с воздуха и земли, подлетное время, вражеские перехватчики, пропускная способность военных, гражданских и резервных аэродромов, количество уцелевших взлетно-посадочных полос, подъездные пути, количество машин, зенитные батареи, время разгрузки транспортников…

— Не получается. У Второй воздушной к этому времени останется треть бортов.

— А Первая?

— Первая прижата к аэродромам Шестым воздушным флотом противника.

Нет, нельзя перебросить Сороковую армию. Нет такой технической возможности! И Седьмая гвардейская, и Вторая танковая, и Десятый отдельный артполк, и еще без счету полков и батальонов, оставшихся в стянутом войсками противника котле, обречены на полное уничтожение.

И все труднее засевшему в подземных бункерах в Подмосковье командованию успевать за стремительно меняющейся картиной театра военных действий, за стрелами наступлений, врубающихся в нашу оборону, раздирающих стыки армий и устремляющихся в прорыв десятками полнокровных дивизий в соответствии с генеральным планом наступления, разработанным в Генштабе противника.