– Вы так странно на меня глядите, – не выдержала я.

– А? – очнулся Тимофеев. – Извините, Елизавета Дмитриевна, вы так старательно переводили разговор на работу Воронова, что я невольно заподозрил, что вам пришлось столкнуться с таким артефактом и в результате пострадать.

– В самом деле? – несколько нервно ответила я.

– Поэтому я посчитал необходимым изучить вашу ауру, – пояснил слишком спокойный после такого изучения Тимофеев.

А больше он ничего не пояснил, поэтому пришлось его подтолкнуть:

– И что же вы там увидели?

– Да ничего особенного. Вы совершенно здоровы, и зверь ваш тоже совершенно здоров. Он еще растет, хотя уже видно, что сильный. Недаром у вас проблемы с княгиней Рысьиной.

– И это все? – удивилась я.

– А что я еще должен был увидеть? – в свою очередь удивился Тимофеев. – Хорошая чистая аура. Разве что… Вам явно покровительствует кто-то из богов, так?

– Наверное, – повела я плечами, не зная, считать ли отношение Велеса покровительством. Конечно, он для меня очень много сделал, но именно сейчас, когда мне так необходима его помощь, отказывается со мной разговаривать. А ведь от моей удачи или неудачи зависит очень многое.

Но Велес Велесом, а сейчас меня куда больше обеспокоило то, что Тимофеев ничего не увидел, хотя изучал настолько внимательно, что я не могла не заметить. Этому могло быть несколько причин. Во-первых, Тимофеев все прекрасно разглядел, но говорить ничего не стал из соображений, мне непонятных, но непременно для меня опасных. Во-вторых, мою ауру мог закрыть Велес – не зря же заведующий лабораторией отметил божественное покровительство. В-третьих, лиса могла к этому времени исчезнуть. Наверное, не такой уж плохой вариант, но при одной мысли об этом появилось глухое беспокойство и желание проверить перед зеркалом, там ли она.

– Я все понимаю, Елизавета Дмитриевна, – снисходительно улыбнулся Тимофеев. – Покровительство бога – не то, чем делятся с представителями посторонних кланов. Но видят боги, на месте Фаины Алексеевны я постарался бы найти с вами общий язык, потому что именно это нужно Рысьиным.

Возможно, он успел бы сказать еще что-то не менее интересное, но наш разговор прервался появлением еще одного действующего лица. Вошедшая была не намного меня старше. Вошедшая? Нет, влетевшая. На лице девушки был написан самый настоящий ужас.

– Папа! – выпалила она с порога и тут же бросилась Тимофееву на шею. – Я так испугалась. Мне только что рассказали, что у вас случилось.

– Боги мои, Анечка, да что такого случилось? – необычайно участливо заворковал Тимофеев. – Этот болван Соколов решил глупо пошутить, а далее уже просто раздули. Вот хоть Елизавету Дмитриевну спроси. Она как раз тут была.

Девушка порывисто ко мне повернулась. Пальто ее было не застегнуто, и под ним виднелась не только строгая юбка, но и белый халат. Дочь заведующего лабораторией целительских артефактов явно решила пойти по стопам отца если не в артефактном направлении, то в целительском точно. Внешне она была куда приятнее первой представительницы клана Соболевых, да и во взгляде не было презрительного высокомерия, отличавшего Софью Данииловну. Хотя, возможно, все дело в том, что первая была невестой цесаревича?

– Это действительно была некрасивая шутка Соколова, Анна Филипповна, – подтвердила я.

Пусть сама я в этом сомневалась, но подвести Тимофеева не могла: очень уж умоляюще он на меня глянул.

– Мне рассказали совсем другое, – чуть успокоившись, возразила Анна. – А именно, что Соколов пришел сюда с бомбой, желая убить Михаила Александровича, и только ваша самоотверженность, Елизавета Дмитриевна, помешала ему это сделать.

Я отметила, что она упомянула лишь цесаревича, хотя тот приходил с невестой, которая явно находилась в родстве с Тимофеевыми. Тем не менее приязни к ней не испытывали ни отец, ни дочь.

– Не было там никакой бомбы. Сверток с книгами, – чуть поморщилась я, вспоминая, как глупо выглядела на полу рядом с неудачливым бомбистом.

– С Соколова сталось бы и настоящую бомбу пронести, – нахмурилась Анна. – Он такой… странный.

Пожалуй, странный – не самое удачное определение аспиранта. Я бы сказала, что его странности граничат с душевной болезнью и уж точно не должны оставаться незамеченными либо целителями, либо стражами правопорядка.

– Помилуй, душенька, кто бы его допустил с настоящей бомбой? – успокаивающе сказал Тимофеев. – Охрана цесаревича не зря жалованье получает. Ничего Михаилу Александровичу не грозило.

– Я бы не была в этом столь уверена. В прошлый раз, папа, ты меня тоже успокаивал, а потом выяснилось, что покушение было самым настоящим. И если бы не один из охранников, закончилось бы это печально для Львовых.

Я опять пожалела, что не успела расспросить Николая, что же такое случилось. Но я уверена в одном: если что-то печально закончится для Львовых, это для меня не столь страшно, как если это что-то печально закончится для Хомяковых.

– Львовы не столь малочисленны, чтобы гибель цесаревича стала критичной, – возразил Тимофеев.

– Ты прекрасно понимаешь, о чем я, – вспыхнула его дочь.

Все страньше и страньше, как говорила незабвенная Алиса[3]. Я переводила взгляд с отца на дочь, пытаясь понять… нет, не что они говорят, а о чем они умалчивают.

– Ты ушла с занятий? – резко сменил тему Тимофеев.

– Нет, у нас как раз закончилась лекция, когда я услышала про тот ужас, что у вас случился.

Голос ее дрогнул, и я испугалась, что успокоившаяся было Анна сейчас расплачется.

– Это вы про Софью Данииловну? – «наивно» уточнила я. – Мне тоже она показалась слишком плохо воспитанной для того места, на которое претендует. «Ужас» – слово, которое ее прекрасно характеризует.

Глаза Анны сразу зажглись симпатией. Ее же отец успешно справился с улыбкой, заменив ее строгим взглядом и выразительным покашливанием:

– Елизавета Дмитриевна, не нам с вами осуждать выбор цесаревича.

– А он был? – уточнила я. – Или за него выбрали?

– Елизавета Дмитриевна! – воскликнул Тимофеев. – Мне казалось, что вы меня не способны шокировать больше, чем сегодня в коридоре. Но я ошибался.

– А что было в коридоре? – заинтересовалась Анна.

– Ничего интересного, поверь, душа моя, – мрачно посмотрел на меня Тимофеев.

По-видимому, повтора слова «задница» его нервная душа не выдержала бы, поэтому пришлось принять вид записной скромницы и опустить глаза долу, показывая, как мне стыдно за столь вопиющее нарушение правил приличия.

Анна подошла к моему столу, наверняка собираясь расспросить непосредственную участницу утренних событий, и этого душа Тимофеева тоже не выдержала.

– Елизавета Дмитриевна, уже обеденное время, – с сильным нажимом сказал он, выразительно щелкнув крышкой карманных часов. – Пропускать приемы пищи вредно для здоровья, так что вы можете идти. Но не задерживайтесь, вы мне будете нужны после обеда.

– Хорошо, Филипп Георгиевич, постараюсь не