Последний, к слову, имел серьёзные проблемы с финансами, участвовал в политической борьбе и испытывал трудности военного характера с племенами, окружавшими его царство.

Кроме того, теперь практически единственным и, соответственно, главным импортёром основного экспортного товара, хлеба, стал Панэллинский союз.

Тем более, что я имел полный контроль над Боспором Фракийским и мог перекрыть вообще любую его торговлю в Средиземном море в любой момент.

В общем, его царство тоже находилось в полной экономической зависимости от моего государство, а потому нет ничего удивительного, что союз был заключён, причём в кратчайшие сроки.

Естественно, я ему и помог — деньгами, наёмниками, специалистами и всем прочим, благодаря чему он сумел расширить своё царство до самого Скифского перешейка.

Скифский перешеек — так называлась узкая полоса суши между Тавридой, полуостровом, где располагались племена тавров и греческие полисы, и Скифией, великой степью, на которой обитали скифы и другие племена.

Естественно, сделал он это, вытеснив скифов с территории полуострова за перешеек, а также подчинив тавров. Правда, чтобы удержать за собой эти территории, ему понадобились ещё более серьёзные деньги.

На этот раз деньги ему были нужны уже на создание многочисленных фортификаций, которые должны были бы представлять форпосты его власти на захваченных территориях.

Разумеется, и тут я не отказал ему в своей помощи. Таким образом, уже в скором времени его долг достиг просто астрономических сумм, и пришла пора платить.

Ну, он и оплатил — своим царством. По новому завещанию всё его имущество, в том числе и все его владения, то есть, всё Боспорское царство целиком, должно было перейти к Панэллинскому союзу.

Теперь, разумеется, подошла очередь Кавказа — всё армянское нагорье к текущему моменту было присоединено, а потому осталось только достигнуть северных рубежей в лице, собственно, Кавказа.

Как ни странно, и здесь всё было сравнительно легко — при помощи золота и бряцания оружием мне удалось убедить правителей Ивирии (она же Иберия у латинян) в том, что я их друг.

Ну, а раз я друг, то со мной стоит заключить союз — всё ведь довольно просто, верно? Верно! Тем более, что я помог царю Ивирии захватить Албанию, страну албанцев, простиравшуюся к востоку от его царства до самого Гирканского моря.

Естественно, при помощи денег. Долга в этот раз не было — я простил им его в обмен на обязательство охранять горы Кавказа от вторжений кочевников.

Наконец, раз уж мы заговорили о кочевниках — арабы! Арабы — весьма приятные кочевники. Приятные мне тем, что среди арабов очень даже удобно набирать отличную лёгкую кавалерию.

Как оказалось, постоянный набор наёмников из числа арабов и активные торговые контакты тоже приводят к экономической зависимости. Причём, как оказалось на поверку, довольно сильной зависимости.

Тем более сильной, что транзитная торговля, на которой арабы прежде делали состояния, теперь пришла в упадок, ведь всю торговлю на море перехватили не менее находчивые и ловкие греческие купцы, сделавшие страну арабов не более чем ненужным этапом торговых сношений с Индией.

Таким образом, арабам оставалось торговать с моим государством только своими жалкими поделками, да благовониями. Конечно же, это приносило значительно меньший доход.

Ну, а после того, как я раздавил арабских пиратов, пытавшихся нажиться на активной торговле в Эритрейском море, многим только это и оставалось, что служить мне в качестве наёмников.

Печально, конечно, но что поделать — таков удел тех, кто проиграл. Греки выиграли, арабы проиграли в этой борьбе за выживание, так что им только это и осталось — служить мне за звонкую монету.

Впрочем, не то чтобы мои наёмники жили плохо — арабам я платил хорошо, но это же и стало причиной, по которой о какой-либо независимости оных можно было более не говорить — ты не можешь быть независим от чужой воли, когда ты живёшь только за счёт службы чужому царю.

Естественно, мне захотелось оформить эти отношения юридически — со всеми местными арабскими царьками были заключены договоры о предоставлении лёгкой кавалерии и лёгкой пехоты в качестве союзных контингентов в обмен на хорошее и стабильное денежное и хлебное содержание. Собственно, я их и оформил.

Теперь, как вы понимаете, были закончены все те дипломатические дела, что я вёл до 218 года до нашей эры. Вернее, те дипломатические предприятия, что я начал до 218 года. Разумеется, большая часть того, что было выше упомянуто, не случилось за один год — они были не так хороши, как я, чтобы это было так. Что имеется ввиду, так это то, что все эти предприятия начались в период с 219 по 218 года.

Что касается 218 года, то тут всё просто — в этот год началась Вторая Пуническая война. Впрочем, естественно, это не означало, что целый год я ничего не делал в отношении римлян и карфагенян…

Глава 29. Что посеешь…

… Рим должен быть разрушен …

Напротив, мои сношения с Римом и Карфагеном начались задолго до того, как я вообще вступил на престол. Уже к стеклодувному проекту у меня были широкие связи и значительное число влиятельных друзей, как в Риме, так и в Карфагене.

Конечно же, столько же времени и сил на поддержание этих связей у меня после начала похода в Элладу не было, а потому они постепенно гасли, одна за другой, но я всё же знал о политической ситуации в этих державах более чем достаточно.

Да и, разумеется, что для меня, что и для всех остальных, реванш со стороны Карфагена казался неизбежным. Собственно, он и был неизбежным. Всех волновал лишь один вопрос — «Когда разразится война?». Вернее, всех, кроме меня.

Меня волновал лишь один вопрос — «А на чью сторону мне встать»? Для меня этот выбор был довольно неочевидным поначалу — в обеих держава я имел хорошие связи и понимал, что, в сути, должен решить, кому же ему помочь в овладении Западным Средиземноморьем.

Сначала, когда я был ещё достаточно слаб, я думал о Риме — его поддержка могла бы многое мне дать, а претензий на всё Средиземное море у меня тогда не было. Знаете, больше Восток волновал. Потому я, собственно, и предпринял столь великое множество шагов по замирению римлян, чтобы заручиться хотя бы их нейтралитетом.

Разумеется, я первым же делом ограничил Деметрия в его желании грабить всё подряд на море, обещав тому военные трофеи в грядущих войнах, хорошее денежное и хлебное довольствие — лишь бы не топил римские суда.

Подействовало