Отец не посмел тогда, в гримерке, сказать правду ипризнаться, что знаком с убитой женщиной, это означало бы обидеть маму ивызвать ее подозрения. Вместо этого он предпочел обидеть меня. Наверное, этоправильно. Отец верно рассудил, я - мужчина и с обидой справлюсь легче ибыстрее, чем мама. Но в то же время он использовал меня как предмет, какнеодушевленное существо, чувствами которого можно пренебречь. И это было как-тонеприятно.

А на следующий день мама сходила с ума, потому что папаплохо себя чувствует, лежит, пьет сердечные лекарства и не разговаривает с ней.Она была уверена, что это из-за меня, и я даже чувствовал себя немноговиноватым. Я не сомневался в папином здоровье, но мне не хотелось быть причиноймаминых переживаний. И оказывается, все было совсем, совсем не так. Отец плохосебя чувствовал вовсе даже не из-за меня, и я совершенно напрасно испытывалкомплекс вины. Получалось, что отец снова использовал меня, а заодно и маму.

Уснуть мне так и не удалось. До самого рассвета я пролежал,закутавшись в одеяло и ковыряясь в своих черных мыслях, жалостливая Аринадобросовестно мурлыкала рядом с подушкой, пытаясь вылечить мой душевный недуг,и я то и дело утыкался носом в ее густую короткую шерстку и горестно вздыхал.

Ровно в восемь явился Ринго объявлять подъем. Я встал,накормил котов, принял душ и понял две вещи. Первое: я совершенно не хочуспать, я полон созидательной злости и сокрушительной энергии. Второе: я знаю,как провести сегодняшний выходной день.

Я позвонил Ивану Хвыле и попросил о встрече в любом удобномдля него месте и в удобное время. Договорившись с оперативником, я поехал пообувным бутикам искать ботинки для Кати взамен испорченных моими котами. Тольконе подумайте, что я собрался при помощи подарков бороться за благосклонностьмолодой журналистки. Я не тупой, мне два раза повторять не надо, а Катя яснодала мне понять, что первый эпизод нашей близости так и останется единственным.Но поскольку обувь испорчена по моей вине, я считаю своим долгом возместитьубытки, тем более обувь-то действительно дорогая.

Ботинки я искал долго, но все-таки нашел. До назначеннойвстречи с Иваном оставался еще целый час, и я подумал, что вполне успеюотловить Катюшу и вручить ей обновку. Катя оказалась на съемке в Госдуме, вдвух шагах от магазина, где мне удалось отыскать эти злополучные фирменныеботиночки, так что все сложилось удачно. Девушка сперва отнекивалась иотказывалась принять подарок, видно, боялась, что я буду рассматривать это какпервый шаг в укреплении отношений. Пришлось объясниться начистоту, и она сразуповеселела.

- Ты не обижаешься? - робко спросила Катя.

- Да что ты, Катюша. Жизнь есть жизнь.

- А любовь есть любовь, - вздохнула она печально, изчего я сделал вывод, что с ее новым увлечением что-то не вполне благополучно.

- Звони, если что, - сказал я на прощание.

- Позвоню, - грустно пообещала она. - Спасибо тебе заботинки.

Встречу с Хвылей пришлось дважды переносить на более позднеевремя, но я воспринял это как само собой разумеющееся: работа оперативникаплохо поддается четкому планированию, в нее постоянно вклиниваютсянепредвиденные обстоятельства. Важно то, что мы в конце концов встретились вкакой-то симпатичной недорогой забегаловке, где заодно и поели. Иван былуставшим и раздраженным, и у меня мелькнула было мысль отказаться от своейзатеи, уж очень велика была вероятность того, что он взорвется и пошлет менякуда подальше. Но я все-таки решил идти до конца, другого способа спасти самогосебя я не видел.

- Вы по-прежнему рассматриваете убийство Сороченко иКузнецова как убийство именно Сороченко? - спросил я, набравшись храбрости.

- Ну да. Алла - жена бизнесмена, у которого куча, каквыяснилось, проблем с партнерами и контрагентами. А Кузнецов - водила, горамышц. Кому он нужен-то? Тем более он не москвич, вел достаточно замкнутый образжизни, друзей-приятелей у него здесь не было, так что насолить он никому немог. Мы проверяли.

- Хорошо проверяли?

Иван поднял на меня усталые глаза и прищурился.

- Хочешь сказать, что если мы запороли работу с младшимАнташевым, то и все остальное делаем так же плохо?

- Не хочу. Не злись, пожалуйста. Я хочу сказать, чтолюдей и времени у вас мало, а работы много, и если у вас по части Кузнецоваосталось что-то недоделанное, то, может, я мог бы… ну, помочь чем-то.

Хвыля ответил не сразу, сперва как-то особенно тщательнодоел свой бараний шашлык, собрал корочкой хлеба соус с тарелки, сделалнесколько неторопливых глотков из высокой кружки с пивом.

- Слушай, Игорь, давай начистоту, ладно?

- Давай, - с готовностью согласился я.

- Ты насчет своего отца знаешь?

- Что конкретно ты имеешь в виду? - осторожно спросиля.

- То же, что и ты, - усмехнулся он. - Его связь субитой Сороченко. Или знакомство, если тебе так приятнее.

- Я не красна девица, чтобы стараться сделать мнеприятное, - сердито буркнул я. - Да, знаю. Вчера только узнал.

- От кого? От него самого?

- Ну прямо! - фыркнул я. - Нашлись добрые люди,проинформировали.

- Ясно. И теперь ты хочешь костьми лечь, чтобы еговыгородить. Я правильно понял твой порыв?

Да правильно, правильно он понял. Правда, он не все знает ине может понимать, как важно мне доказать самому себе и своим родителям, что ячто-то могу в своей работе, что-то умею. Но в целом он, конечно же, прав.

- Ты пойми, Иван, я одновременно милиционер и сынсвоего отца. Я не могу перестать быть милиционером, но я и не могу перестатьбыть сыном. И наоборот. Понимаешь?

- Про «наоборот» я что-то плохо понял.

- Я буду оставаться сыном, но я не перестану бытьментом. Если с отцом что-то не так, для меня это будет большим ударом, но, еслис ним все в порядке, я хочу сделать все, что в моих силах, чтобы это выяснить идоказать. Теперь понятно?

- Теперь понятно, - кивнул он. - И с этой точки зрениятебе выгодно доказать, что убийство с личностью Аллы вообще не связано инаправлено оно было исключительно на устранение Кузнецова. Так?

- Ну, так, - угрюмо подтвердил я.

Ну почему, почему этот Хвыля все переводит на какой-тоторгашеский язык? «Выгородить», «выгодно»? Неужели он считает, что все в этойжизни измеряется только степенью корыстной заинтересованности? Впрочем, пустьсчитает все, что угодно, лишь бы мне удалось с ним договориться.

- Но ты хотя бы понимаешь, чем мне это грозит? -спросил Иван. - Ты понимаешь, что будет, если ты окажешься прав, добудешь подэту версию мощную фактуру, ее придется докладывать моему руководству иследователю, и выяснится, что в раскрытии преступления принимал участиепосторонний человек? И что я об этом знал и не только не пресекал, но еще испособствовал? Ты бы хоть меня пожалел, если себя не жалко.