– А этот Максим, он что, и правда нигде не снимался? – все же спросила я оказавшуюся рядом Машу.

– Нет, он на режиссера учился, напросился к Остроликому в ассистенты, без денег, чтобы опыта набраться, а тот вдруг узрел в нем Святогора, – охотно пояснила Маша и мечтательно добавила: – И правильно узрел, хорош наш Максимка… Хотя странный немного, словно с луны свалился, всем улыбается, вроде такого рубахи-парня, а на тесный контакт не идет, – с неожиданной злобой закончила она. Я невольно усмехнулась, уже не поражаясь циничности фраз, в очередной раз оброненных юной Марией. Похоже, Полоцкий и ей пришелся по душе, хотя, оглядевшись, я заметила, что не только она, но и все женщины на съемочной площадке с неприкрытым восхищением наблюдают за репетицией Максима, который отрабатывал рубку тяжелым мечом с каскадером.

– Да уж, – только и добавила я и заставила себя переключиться на происходящее на площадке.

Эпизод шестой, однако, был насыщен событиями. Героям Игната и Максима предстояло сразиться из-за любимой. В ходе схватки явно уступающий в силе Бористр решит пойти на хитрость и, вместо меча, застрелить Святогора из мушкета, но в порыве драки сам же и ранит себя. Как раз эта сцена никак не удавалась Трофимову. Остроликий, кажется, уже дошел до белого каления и с пеной у рта, не щадя голосовых связок, вдалбливал Игнату, что надо делать.

– Да что ж ты за идиот такой! – почти визжал режиссер. – Святогор выбивает у тебя меч, ты претворяешься, что ранен, падаешь на землю, дожидаешься, когда соперник подойдет ближе, чтобы понять, что с тобой, выхватываешь из-за пазухи мушкет, наводишь его на Святогора, собираешься выстрелить, но противник делает выпад, скручивает твою руку, и пуля попадает в тебя, пробивая доспехи.

– Подождите! – Я посчитала своим долгом вмешаться на правах консультанта по технике ведения средневекового боя. – Мушкет нельзя положить за пазуху – это фитильное крупнокалиберное ружье, изобретенное в XVI веке, из которого стреляли с подставки. С его появлением луки, стрелы и мечи канули в Лету, да к тому же он не подходит для контактного боя.

– О, господи, – Остроликий закатил глаза к небу, словно собирался упасть в обморок. – Кто еще хочет меня поучить?! – Он окинул меня злым взором, однако я и не думала трепетать.

– Вы же сами говорили, что все должно быть достоверно, чтобы у зрителя создалась иллюзия присутствия в пятнадцатом веке, – я невозмутимо пожала плечами. Повисла долгая пауза, Остроликий крепко зажмурился, несколько раз пощелкал пальцами, видимо, собираясь с силами, и, когда он вновь распахнул глаза, в них не было и следа былого бешенства.

– Хорошо, ты права, ну, и что ты предлагаешь?

– Аркебуза гораздо короче мушкета, сантиметров пятьдесят-семьдесят, весит три кило и не подходит для дальнего боя. Но в данной ситуации – и то с большой натяжкой – ее можно использовать. А тот мушкет, что у вас, появился гораздо позже, в семнадцатом веке. Так что выбирайте сами, что менять, эпоху или оружие? – усмехнулась я.

– Оружие, оружие будем менять, – недовольно заворчал режиссер, а я, посчитав, что моя миссия выполнена, спокойно вернулась на свой стул, с удовлетворением отметив, что красавец Максим Полоцкий провожает меня взором, не скрывая восхищения.

«И не смей сейчас дрогнуть, – пригрозила я стремительно таящему сердцу, с трудом сдерживаясь от улыбки. – И вообще, стоит потребовать законный гонорар консультанта, чтобы отвлечься от игривых мыслей», – подумала я.

Тем временем съемки эпизода с дракой отложили, приняв к сведению мое замечание, режиссер потребовал, чтобы ему доставили аркебузу.

– Кто его знает, этих критиков, вдруг они тоже разбираются, как эта, не хватало мне еще шпилек по поводу необразованности после релиза получить, – ворчливо пробормотал он, усаживаясь на свой стул и окинув меня одновременно удивленным и недовольным взглядом. – Так, давайте пока эпизод восьмой с хижиной, зря, что ли, мы ее возводили! – выкрикнул он, листая сценарий.

Я заметила, что известие о смене эпизода внесло некоторое возбуждение в ряды актеров. Костюмерше, занятой подолом платья героини, пришлось ускориться. Сама Вера, слегка порозовев, потребовала гримершу:

– Ах, эти крупные планы, я уже вся таю под жуткими софитами, сделай что-нибудь! – то ли с мольбой, то ли с легким укором в голосе обратилась она к элегантной женщине средних лет, больше похожей на банкиршу, нежели на стилиста.

– Не ной, Верунь, все будет в ажуре, – с оптимистическим смешком подмигнула она актрисе и принялась колдовать над и без того идеальным лицом Котовой.

Довольно скоро мне открылась причина всеобщего оживления на площадке. Эпизод восьмой был сугубо романтическим. После схватки Святогор под покровом ночи проникает в покои своей возлюбленной Благомилы – Котовой, но та, мучимая угрызениями совести из-за печальной участи тяжело раненного Бористра, встречает любимого сдержанно. Сцена очень трепетная, влюбленных раздирают противоречия, и лишь к концу эпизода Святогору удается вымолить единственный поцелуй. И в этот момент вместе с растаявшей под натиском чувств Святогора Благомилой вся наша съемочная площадка заохала, а женская ее часть даже зашмыгала носами.

– Стоп, снято! – в повисшей тишине голос Остроликого звучал торжественно. Он обернулся к оператору и потребовал прокрутить ему только что наработанный материал. – Нет, все же не то, – вынес он вердикт после короткого просмотра. – Максим, ты целуешь ее как куклу, а ты, Вера, и выглядишь куклой! – немедленно нашел он к чему придраться. На этот раз я не могла с ним согласиться. На мой неискушенный взгляд сцена была отыграна удивительно точно и рождала в сердцах зрителей именно те эмоции, что и хотел видеть создатель фильма. Все противоречивые чувства, что раздирали героиню, к моменту появления любовника в ее покоях были очевидны и понятны без слов. Всю внутреннюю борьбу, несогласие с обстоятельствами Котова и Полоцкий отыграли на пять баллов. Однако я справедливо рассудила, что режиссеру виднее и решила понаблюдать, что же будет дальше.

Как и в предыдущий раз, Остроликий решительно направился к актерам. Он довольно бесцеремонно отодвинул от Веры Максима, щеки которой мило алели после недавнего поцелуя, и, заключив в объятия кинодиву, принялся с жаром и неожиданной, надо отметить, довольно достоверной пылкостью, произносить монолог Святогора, неотрывно глядя ей в глаза. Реакция Котовой на этот урок была странной. Прежде чем она сумела справиться с эмоциями, гамма неприязненных чувств промелькнула на ее лице и угасла. Режиссер был ниже ее ростом, поэтому я предполагала, что он не станет доводить сцену до конца и оставит репетицию поцелуя актерам, так как похожий на шар, он будет до смешного нелеп в столь интимной сцене, но мое мнение оказалось ошибочным. Он страстно уставился на Благомилу – Котову, закончив свое пламенное признание фразой:

«Зачем мне свет дня и блеск звезд, если самые прекрасные очи отвернулись от моего израненного сердца!»

После этого он, то есть Святогор, должен был выхватить кинжал с намерением вонзить себе в грудь, а Благомила, поверив любимому, с криком бросается к нему, но ноги у нее подкашиваются, она почти падает в обморок, Святогор удерживает ее, наклоняется и целует.