– Ну и дура! Вот оттого он у тебя на шее и сидит! Паразит! Натуральный паразит! И сидеть будет всю жизнь! Хитро парень устроился, а?

– Возьми свои слова обратно! – обиделась Катя.

– Не возьму! Глеб подонок, дармоед!

Она схватила мальчишку и из всех сил тряхнула его.

– Замолчи!

– А ты просто провинциальная дура! Ты даже не понимаешь, во что вляпалась! И мне тебя не жалко, потому что жизнь дураков учит!

Катя размахнулась, влепила ему звонкую пощечину и заплакала. Она плакала в голос так жутко, что он забыл о пощечине.

– Кать, а Кать, – заныл Шурик, – ну ладно тебе. Ну сорвалось с языка. Ну маленький я еще!

– Нет, ты не маленький, ты слишком взрослый и жестокий.

– Ну хватит, а? Он сейчас придет – а мы тут это… И картошка не сварена. Он ругаться будет. В тир со мной не пойдет. Он восточный деспот, порядок любит.

– Для тебя тир – главное в жизни.

– Да, – согласился мальчик, – как для тебя Глеб.

– Зачем? Зачем тебе стрелять? Киллером хочешь стать? Денег много платят, выгодно, да? А все, что выгодно – правильно. Так?

– Потом скажу, – пообещал Шурик, – может, скажу… Это серьезно. Я за водой, а ты подметаешь! Наверху и здесь. На время – пошли!

– Пошли! – согласилась Катя.

Мальчик взглянул на часы.

Феликс тоже глядел на часы. Но в салоне красивой машины, за рулем которой сидел Красавчик.

– Куда везешь?

– Москву посмотреть. Она тебе не досталась, на дачах прячешься – регистрации нет. Я все знаю. А домой не едешь – там ты не свой. И здесь не свой. Стрелять умеешь, а вояка плохой. Дома этого не понимают, да? Непонятно, как это парень с ружьем малюет картинки. Короче, ты – маргинал.

– Много слов новых знаешь, – усмехнулся Феликс, – а раньше учился плохо.

– Я не просто слова выучил. Я и жить по-другому стал. Машину купил, квартиру. Стал нормальным человеком.

– У вас одна норма – у нас другая. Каждому свое.

– Умный ты, даром что нищий.

– Господь всегда дает что-то одно. Или ум, или деньги.

– Я тебя с человеком познакомлю, которому Господь дал и то, и другое. Не понравится – уедешь, не бойся.

– Я вообще боюсь только темноты и щекотки.

Шахматные фигурки выстроились на доске в сложную композицию. В квартире Красавчика на кухне Лысый, голый по пояс, склонился над шахматной доской. Ничто не могло отвлечь его. По бокам – два амбала потягивали пиво.

Красавчик кашлянул, пропуская Феликса вперед, но Лысый не поднял головы, спросил только:

– Водки хочешь?

– Нет желания, – отрезал Феликс.

– У кого нет желания, тот ждет смерти, – изрек Лысый, сосредоточенно изучая доску. – Это не я, а Пьер Буаст, французский философ. Комбинация сложная. Никак не разберусь, как ходить.

– Я ходов не знаю, – усмехнулся художник.

Лысый, глядя на фигурки, объяснил:

– Пешка ходит прямо по клеткам, мелкими шажками. Слоны, – он похлопал по плечам амбалов, – тупо по диагонали. А это я, – он погладил ферзя по гладкой голове, – я хожу как хочу и куда хочу. Вот так-то!

Феликс молча, но решительно сделал ход. Лысый поднял на него свои большие глаза:

– Правил, говоришь, не знаешь? А ход-то конем! И ход хороший.

– У меня было счастливое детство, непьющие родители и большая библиотека.

Пораженные отвагой Феликса амбалы перестали пить пиво и уставились на художника.

– Значит, мы похожи, – улыбнулся Лысый. – Образование создает разницу между людьми. Это опять не я, а Джон Локк, английский философ, основатель эмпиризма. Красавчик, свари кофе.

– Я и кофе не пью, – сказал Феликс.

– Может, есть хочешь, не стесняйся. Покормим и с собой дадим. Хочешь, шашлыков заделаем? – завелся вдруг Лысый радостно.

– Шашлыки в зубах застревают. Я пойду!

– Не передумаешь? – усмехнулся Лысый.

– Нет!

Амбалы двинулись было к Феликсу, но Лысый остановил их движением руки.

– А зря, мнения своего не меняют только дураки и покойники.

На даче Катя и Шурик сидели у круглого стола. Катя раскладывала пасьянс. Шурик следил за ее движениями.

– Если откроется, он придет домой с победой и с деньгами. Если нет – то без денег.

– В чем же тогда будет заключаться победа? – поинтересовался мальчик.

– А разве победа – это только деньги?

– Ну ты даешь! – воскликнул мальчик и засвистел.

– Не свисти, денег не будет!

– Вот видишь! Победа – это много денег, которые так нужны нашему Глебу.

На слове «Глеб» одна из карт упала на пол.

– Я сам, – сказал Шурик и полез под стол. – Чего-то никак не найду…

Но он давно уже нашел карту и полез глубже, чтобы разглядеть Катины ноги. И ему, надо сказать, это удалось. На его хитром личике отразился почти что восторг.

Она все поняла.

– Ну и как?

Шурик вылез и покраснел.

– Мне нравятся люди, которые ценят женщину только за стройность ее ног, – мирно сказала Катя. – И не важно сколько лет этим людям. Встань! Посмотри мне в глаза!

Он стоял перед ней, не оробевший, а жаждущий понять – что она ему объясняет. Стоял и смотрел ей в глаза.

– Что ты видишь?

– Что ты одинока. Что ты умна. Что ты – раб своего чувства.

– Такое со всеми случается и этого не надо стыдиться. Поверь! – Катя поцеловала мальчика в лоб, точно брата, и смела карты со стола.

И в этот миг вошел художник.

И снова они в тире.

Художник целится – попал!

Мальчик целится – мимо. Он закусил губу.

Они стреляют попеременно. Точные выстрелы старшего. Промахи младшего.

Мальчик не выдержал, бросил пистолет, заревел.

Феликс обнял его.

– Неужели это так важно?

– Да, – кивнул тот. – Важнее всего на свете.

– Хорошо, – сказал художник, – мы не уйдем, пока ты не добьешься своего.

Он выстрелил. В точку! Стреляет младший – мимо.

Старший – в точку. Младший – мимо. Старший – в точку. Младший… Ну же, ну… Попал!!! Мишень повержена.

Шурик взвизгнул и крепко обнял Феликса.

Ночью Феликсу снится родина. Он парит над ней. И мы узнаем нарисованные им картины: в них то, что он видел когда-то наяву.