двухлетняя блокада Дарданелл и поход с Мальты на Балтику длиной 59 дней были окончены. Нахимов в числе других офицеров, возвратившихся из Средиземного моря, был награждён орденом Святой Анны 2-й степени. В представлении к награждению Лазарев написал: «Отличный и совершенно знающий своё дело морской капитан». Награждён был и Иван Нахимов. Корвет ввели для ремонта в док, а Павел Нахимов 19 декабря 1830 года отправился на три месяца в отпуск в родное имение, где не был более четырёх лет. Есть сведения, что в октябре он приезжал на свадьбу брата Платона151а.

Глава пятая

ФРЕГАТ «ПАЛЛАДА» И КОРАБЛЬ «СИЛИСТРИЯ»

«Скучный поход»

Сколько встреч, новостей, разговоров в родном имении! Сколько вопросов о войне, о турках, о наших кораблях, о союзниках, больше похожих на противников, о турецком и египетском флоте! Словом, три месяца отпуска пролетели, как один день, настала пора возвращаться в Кронштадт.

С весны по осень 1831 года Нахимов ходил на корвете в Свеаборг, Ревель, конвоировал купеческие суда с провизией в Либаву, где стояла эскадра под командованием Ф. Ф. Беллинсгаузена. На корвет было любо-дорого посмотреть, за год его командиру трижды объявляли «высочайшее благоволение» за «отличную опрятность в одежде нижних чинов, исправность караула, хорошую выправку людей, отличное уравнение рангоута и чистоту крепления парусов»152.

Эти два года — 1830-й и 1831-й — запомнились современникам эпидемией холеры и восстанием в Польше. Если второе волновало по большому счёту только поляков, то первая навела ужас на всю страну. Началась эпидемия на Кавказе, вскоре перекинулась в южные губернии и к лету 1830 года дошла до центральных районов. В Москве больницы были переполнены, в день умирали до двухсот человек — не успевали отпевать и хоронить. Эта непрошеная гостья заходила в крестьянские избы и городские квартиры, в матросские и солдатские казармы, купеческие дома и дворцы знати. В Витебске умер брат императора великий князь Константин Павлович, во время похода в мятежную Польшу скончался командующий армией фельдмаршал И. И Дибич-Забалканский.

Медицина уже имела в своём арсенале набор средств для борьбы с эпидемией и успешно их применяла. Но крестьяне и горожане не понимали, зачем врачи хлорируют колодцы и дезинфицируют дома заболевших, а власти выставляют кордоны и не позволяют ездить в город на ярмарку. Поползли слухи, что врачи не лечат, а намеренно травят людей в больницах, «злодеи» подсыпают отраву в колодцы. Непонимание приводило к недовольству, недовольство перерастало в бунт, благо подстрекателей всегда хватало — был бы повод.

Первыми против холерных запрещений взбунтовались флотские экипажи в Севастополе, от моряков бунты перекинулись в военные поселения. В Тамбове, Старой Руссе и даже в Петербурге, на Сенной площади, бунтовщики громили больницы и аптеки, убивали врачей, грабили дома офицеров, городских начальников и губернаторов, сажали их под арест, а вместо них назначали новых. Император лично отправлялся усмирять восставших.

В тот год Нахимов не поехал в отпуск по двум причинам. Во-первых, из-за «несносной» холеры: она хотя и «не всех уморила у нас в деревне, то, по крайней мере, навела на них такой страх, что я никоим образом не могу добиться оттуда ни одного слова о наших домашних обстоятельствах». Вторая причина была не менее важна, «...финансы мои в довольно плохом состоянии», — писал он 5 ноября 1831 года Рейнеке из Кронштадта. Павел жил практически на одно жалованье, денег всегда не хватало.

Своё плавание по Балтике в 1831 году он назвал «самым несносным»; по собственному признанию, этот поход даже лишил его «способности думать о предметах самых любезных». И только письмо друга «могло вывести меня из усыпления и прервать апатический сон мой». Чем же был так несносен поход?

Когда корвет после ремонта вышел из дока, он был «с неполной командой, без камбуза[32], парусов и прочего». Но это ещё полбеды. Беда была в том, что в это время в столице началась эпидемия холеры, и корвет встал на карантинную брандвахту[33] в гавани Кронштадта. «До шестисот судов стояло в карантине, можешь вообразить себе, каково мне было возиться с людьми, не имеющими ни малейшего понятия, что такое карантин». На самом корвете холера тоже похозяйничала: из 160 человек команды 40 заболели, 11 умерли. И всё-таки «возня» приносила плоды — вскоре эпидемия холеры пошла на убыль.

В январе 1832 года капитан-лейтенанту Нахимову «за отличное усердие к прекращению холеры» было объявлено очередное высочайшее благоволение.

Осень 1831 года запомнилась ещё потерей нескольких кораблей на Балтике, о чём Нахимов подробно рассказал в письме Рейнеке. Во время ночного шторма корабли сорвало с якорей, снесло по течению и они нанесли повреждения себе и другим судам: почти все потеряли гички, многие получили пробоины в бортах, у некоторых были повреждены мачты и сломаны бушприты. «Я, благодаря судьбе, отстоялся на одном якоре и невредим». И брат Михаила Рейнеке, Александр, командир фрегата «Венус», тоже «не потерял ничего».

Однако на этом беды в тот год не закончились. «Несчастие, как говорят, кого начнёт преследовать, никогда не кончится одним ударом! Так и для нашего бедного флота».

Сначала узнали о пропаже шхуны «Стрела», на её поиски отправили бриг «Феникс» — тот самый, на котором ходил в первое заграничное плавание гардемарин Нахимов. Бриг разбился. К счастью, все спаслись. Затем взорвался корабль на малом рейде Кронштадта. Как выяснилось, артиллерийский офицер отправил людей очистить пороховую камеру от остатков пороха, они вошли туда с ручными фонарями, начали камеру скоблить; порох, осевший в щелях, вспыхнул... Командир корабля, находившийся в это время на берегу, был отдан под суд. «Вот тебе, любезный Миша, все наши горестные новости».

Но были и радостные события: построенные на Охтинской верфи бриг, тендер и шхуна — «отличные суда... отделаны в таком виде, в каком русский флот мало имел судов».

Они ни в чём не уступали, а кое-чем даже превосходили корвет «Князь Варшавский», построенный в Америке. Нахимов, как и его учитель Лазарев, находил суда, построенные за границей, очень дорогими; к тому же иностранцы часто строили ещё не обкатанные модели, то есть экспериментировали за русские деньги. Вот мнение Нахимова об американском корвете: «Прекрасное судно, отлично отделано, но, по моему мнению, не стоит заплаченных денег, тем более что у него внутренняя обшивка гнила, её необходимо переменить. Рангоут также не совсем исправен, фок-мачта гнила». Словом, получилось, переиначивая пословицу, «дорого да гнило». А что же хорошо? «Говорят, что он отлично ходит, до 13 узлов в