– Конечно! Смотри, ты ведь Сережин друг. Он на Марине женился, а я – ее сестра. Смотри, я учусь хорошо, поступлю в институт, мы поженимся, и все будет классно.

– Хорошо, – говорю я. – Предположим. Допустим. Вот мы с тобой поженились. Ну, а готовить ты умеешь? А то я приду из института, а дома есть нечего.

– Конечно, умею!

– Так, – говорю. – Ну, и что ты умеешь готовить?

– Я умею варить макароны, – говорит она медленно, с выражением. – Толстые, с дыркой. И тонкие тоже. Еще я умею варить вермишель. Также я могу сварить лапшу. У меня хорошо получаются рожки. Перья. Ушки. И ракушки.

Я совершенно серьезно спрашиваю:

– А яйца всмятку умеешь?

Она отвечает:

– Нет пока. Вкрутую умею, а всмятку у меня плохо получается. То слишком жидко, то наоборот. Но я подучусь, честно!

– Хорошо, – говорю. – Вот тогда и вернемся к этому разговору.

Тут мы принялись хохотать. Но смеялись слишком долго и громко. И больше к этому разговору не возвращались.

Ректор одного вуза ехал однажды по городу на своей служебной машине.

В субботу днем было дело. Впереди – под уклон проспекта – был большой перекресток. Все мчались, стараясь успеть на зеленый свет, обгоняя медлительных, обходя неуклюжих, но ректору вдруг показалось, что это не машины, а какие-то зверьки. Суслики, лемминги. Даже противно.

– Не гоните так, – сказал он водителю.

Водитель сбавил газ. Зажегся желтый.

– Эх, – сказал водитель, останавливаясь у самой стоп-линии.

– Ничего, – сказал ректор. – Без нас не начнут.

Справа подъехал «Мерседес», двухдверная модель с мягким верхом. Опустилось стекло. Женская рука, немолодая, сухая, с дорогими кольцами, высунулась и протерла салфеткой зеркало.

Ректор всмотрелся и чуть не охнул: это была Анна Сергеевна, доцент кафедры биологии. Он ее знал, он сам начинал на этой кафедре. Тихая пожилая тетенька, всегда в вязаной кофте и мальчиковых туфлях.

Он опустил стекло и громко сказал:

– Здравствуйте!

Она повернулась к нему. Натужно улыбнулась, кивнула.

Дали зеленый. Она резко взяла с места и на перекрестке ушла вправо на стрелку. А ректор поехал дальше, обдумывая этот загадочный факт. К вечеру он вроде бы все понял.

В понедельник он с утра был в министерстве, в институт приехал к двум.

Секретарь передал ему заявление от Анны Сергеевны. Об уходе. По собственному желанию.

– Когда она это принесла? – спросил он.

– В десять пятнадцать, – сказал секретарь.

Ректор кашлянул, подписал и отдал листок секретарю:

– Возможно, у нас снизится успеваемость. Особенно по базовым дисциплинам, – мрачно сказал он.

Года через три у входа в супермаркет он столкнулся с выцветшей старушкой. Она выходила наружу. У нее в руках была бутылка кефира.

– Здравствуйте, Виктор Иванович, – сказала она.

– О, Анна Сергеевна! – зло рассмеялся ректор. – Как живете? Где ваш кабриолет?

– Какой кабриолет? – растерянно спросила она. – Вы про что?

– Вы почему так резко уволились? – спросил он.

– Меня долго выживали, – вздохнула она. – Сил не осталось. Я думала, что вы меня вызовете, поговорите со мной. Вы же… Ты же с нашей кафедры, Витя!

– Н-да… – сказал ректор. – Но…

Она слабо улыбнулась и пошла прочь. Ректор смотрел ей вслед. Она завернула за угол. Он перевел дыхание, махнул рукой и вошел в магазин. Ему было почти стыдно.

Анна Сергеевна прошла шагов пятьдесят со своим кефиром. Потом остановилась, достала мобильник.

– Гришенька, – сказала она. – Подъезжайте, я тут за углом, буквально рядом.

Ей тоже было неловко.

– Я беременна, ты понимаешь? – сказала Настя. – А ты просто сволочь. Я это всегда знала.

– Если всегда знала, зачем жила со мной? – сказал Саша. – И зачем сейчас такие слова? Тем труднее будет помириться.

– Не собираюсь мириться с негодяем, который выгоняет беременную жену.

– Отлично. Не надейся, мелодрам не будет, – сказал Саша, красуясь. – Эта квартира остается тебе. Дом в Загорянке – тоже. Вечером придет нотариус, мы все оформим. Ребенка я готов признать и выплачивать определенную сумму… Оденься, кстати!

– Иди к черту! – Она вышла, хлопнув дверью.

Он остался сидеть в кресле. Вытянул ноги. Взял со столика стакан с минеральной водой. Послушал, как шепотом тенькают пузырьки. Отпил глоток. Нажал клавишу на пульте телевизора. Загорелся экран. Рыбки-птички. «Дискавери».

«Я не сволочь, – думал Саша. – Я просто эгоист.

Я имею право раз в жизни побыть эгоистом? Да, разумеется».

Он прикрыл глаза и стал думать, как обставит свою новую квартиру.

Настя стояла перед зеркалом в спальне. Взяла сумочку. Достала телефон. Нашла нужный номер. Нажала вызов. Потом раздумала, нажала отбой и снова спрятала в сумочку. Вытащила портмоне, проверила, всё ли на месте. Расстегнула и сбросила халат. Полюбовалась своей фигурой. Живот чуть-чуть начал круглиться. Она попробовала увидеть себя мужским взглядом. Получилось очень привлекательно, у нее даже дыхание перехватило.

«Он знает, что я беременна, я ему говорила два раза, – думала Настя. – Он сказал, что любит меня такую, какая я есть. Господи, помоги… А нет, и не надо. Торопиться не надо. У меня будет ребенок, это главное. Найду ему хорошего отца. И себе хорошего мужа. Все отлично. Дождемся нотариуса».

Натянула домашнее платье и пошла на кухню: проголодалась.

– Саша! – крикнула она из кухни. – Сашенька!

Александр Семенович как будто проснулся, хотя точно не спал. Мечты о вольной жизни эгоиста улетели. Вместе с фантазиями Анастасии Павловны о нежданном счастье беременной красавицы.

Он выключил телевизор, сунул ноги в тапки, подтянул треники и пошлепал на кухню. Там его ждал вполне субботний обед – зеленый салат и полное блюдо котлет с картошкой. Анастасия Павловна разлила борщ по тарелкам.

– Золотая медаль, – сказал он, съев первую ложку. – Выше всякой похвалы. Сметану где брала?

– А что со сметаной?

– Именно что отличная сметана! – сказал Александр Семенович. – Вовка звонил?

– У метро брала. Вовка вечером зайдет, – сказала Анастасия Павловна. – Они с Верочкой зайдут.

Елене Максимовне пришла эсэмэска, что на ее зарплатную карточку поступило два миллиона шестьсот тридцать восемь тысяч рублей. Итого доступно: 2.639.250 руб. 00 коп. Елена Максимовна сначала испугалась, но потом вспомнила, как год назад ее вызвали к нотариусу, потому что скончался ее отец, Максим Сергеевич.