была проблемой истории демократии. Идея выбора партнера своей жизни – или любви как акта самовыражения субъекта – входила в противоречие с нормами социального регулирования, закрепленными в обычае договорных браков. В самом деле, образ вдовы обладал особой притягательностью для ранних бенгальских писателей, в частности, потому, что не признаваемые желания вдов представляли собой случай полного подчинения индивида обществу. В образе вдовы можно было увидеть экспрессивистского субъекта, требующего (само) признания. Углубиться во внутренний мир вдовы, чьи сокровенные чувства общество отказывалось признать, означало вписать стремление к свободе и самовыражению в саму структуру нового бенгальского субъекта. Но, вступая на этот путь, бенгальские писатели одновременно выносили на всеобщее обозрение проблему внутреннего мира вдовы. Таким образом, задолго до появления таких дисциплин, как история и социология, которые выражали модерную волю к документальному описанию угнетения, литература гуманистов уже экспериментировала с инструментами модерного описания «опыта» и совершенствовала их[325].

Поле, в котором происходит этот литературный процесс, было сложно устроено. В романе Рабиндраната Тагора 1903 года «Песчинка»[326], посвященном теме безответной любви молодой вдовы, мы видим осознанный шаг в направлении описания внутреннего мира человека как абсолютной и автономной внутренней стороны субъекта. «Песчинка» – это история страсти молодого человека по имени Махендра, женатого на Аше, но воспылавшего любовью к молодой вдове Бинодини, приехавшей из деревни, чтобы жить с Махендрой, Ашей и матерью Махендры в Калькутте. Это история и о собственных любовных чувствах Бинодини, о том, как ее первоначальное влечение к Махендре уступило место любви к лучшему другу Махендры – Бихари. В отличие от персонажей повестей Бонкимчондро, Бинодини обучена грамоте; мы видим, как она запоем читает повесть Бонкимчондро «Ядовитое дерево» (о ней пойдет речь ниже). В предисловии к более позднему изданию своей книги Тагор описал, как появление «Песчинки» возвестило о внезапных переменах в бенгальской литературе. Новизна состояла в сосредоточенности на внутреннем пространстве человека. Та или иная роль все еще отводилась телу и органам чувств, а также идее «рипу» – традиционного индуистского представления о шести страстях, разрушающих человека, – но всё это в повестях Тагора подчинялось действию психологических сил. Как писал сам Тагор: «Именно ревность матери двигает повествование в „Песчинке“ изнутри и придает ему интенсивность. Именно эта ревность дала рипу Махендры возможность раскрыться, показать клыки и когти, что не произошло бы в нормальных обстоятельствах. <…> Метод новой литературы уже не описывает события в их правильной последовательности, он анализирует их с тем, чтобы извлечь истории о внутренней стороне человека. Этот новый метод и явил себя в „Песчинке“»[327].

Это высказывание можно прочитать как акт водворения в бенгальской художественной литературе модерного субъекта, наделенного внутренним миром. У Видьясагара желание вдовы понималось как похоть, чисто физическое влечение молодости, управляемое законами природы и потому не поддающееся контролю человека. Усилиями Бонкимчондро, Рабиндраната и Шоротчондро началась новая, осознанная дискуссия о романтической (гетеросекуальной) любви («прем»), отличной от темы похоти. Однако в истории рождения модерного субъекта в бенгальской литературе был один своеобразный поворот. Этот поворот и его история сегодня сконцентрированы в одном слове, которое вошло в широкий обиход в период между 1870 и 1920 годами. Это слово «пабитра», которое использовалось как спецификатор в отношении мирской, человеческой любви. Его обычно переводят как «чистый», но в нем сочетаются коннотации «священный», «благоприятный», а также «незапятнанный», «непорочный» – незапятнанный физической страстью. Это слово использовалось многими бенгальскими писателями для обозначения любви, превосходящей физическую страсть. Любовь («прем») с характеристикой «пабитра» – это наивысший тип любви, которая может возникнуть между мужчиной и женщиной. Бонкимчондро определял словом «пабитра» то, что покорило, превзошло чувства («джитендрия»). Эта мысль сама по себе была древней. Она восходит к некоторым течениям философии веданта, но она стала центральной в националистических дискуссиях XIX века о поведении и личности, где образ «джитендрия» – буквально: тот, кто поборол свои физические ощущения – постулировался в качестве идеала[328]. Бенгальская дискуссия о любви в конце XIX века, однако, находилась под более непосредственным влиянием средневековой поэзии вайшнавов – последователей бога-хранителя Вишну и его воплощений, – которую бенгальские авторы все в большей мере открывали для себя заново начиная с 1870-х годов[329].

Значительная часть поэзии вайшнавов была сосредоточена вокруг темы запретной любви, которую Радха, замужняя героиня, испытывала к Кришне, воплощению бога Вишну в человеческом обличье. Эта внебрачная любовь навлекла на Радху посрамление («каланка»), от которого многие вайшнавские поэты освобождали героиню, изображая любовь Радхи как символ духовного поклонения, стремящегося к союзу с богом и потому имеющего мало общего с узко понимаемой физической страстью или потаканием своим желаниям. Именно в направлении такой идеальной любви как духовного чувства, лишенного даже намека на похоть, бенгальские авторы разрабатывали тему любви между полами. В очерке, посвященном сравнению двух средневековых поэтов-вайшнавов – Джайядевы (XII век) и Видьяпати (XV век), Бонкимчондро проводит различение между двумя типами природы («пракрити»): внешняя («бахихпракрити») и внутренняя («антахпракрити»). Тело и его страсти принадлежат к внешней природе, царству чувств. Внутренний мир относится к внутренней природе человека, и в этой сфере человек может освободиться от власти чувств и превратить любовь в духовную – пабитра. Бонкимчондро писал:

Авторов лирической поэзии на бенгальском языке можно разделить на две группы: одни помещают человека в контекст природной красоты, вторые интересуются только сердцем человека, оставляя внешнюю природу на расстоянии. <…> У Джаяведы и похожих на него преобладает внешняя природа („бахихпракрити“), в то время как у Видьяпати мы обнаруживаем внутреннюю сторону природы („антахпракрити“). И Джайядева, и Видьяпати воспевают любовь между Радхой и Кришной. Но любовь, воспеваемая Джайядевой, слушается внешних органов чувств. А стихи Видьяпати и особенно Чандидаса выходят за пределы внешних чувств… и становятся „пабитра“, то есть лишенными какой бы то ни было связи с чувствами и потаканием своим желаниям.[330]

В этих дискуссиях учение вайшнавов смешивалось с европейским романтизмом. Бонкимчондро, например, в том же очерке упоминает Вордсворта как поэта духовной «антахпракрити» (внутренней природы). В качестве иллюстрации романтической любви в модерных бенгальских текстах постоянно упоминается популярная – судя по всему с XVII века – история о скандальной с общественной точки зрения любви между знаменитым бенгальским поэтом Чандидасом, брахманом-вайшнавитом, и прачкой из низшей касты по имени Рами[331]. Сам Чандидас сравнивал любовь к Рами с чистейшим «золотом без шлака», без духа желания. Когда Тагору едва исполнилось двадцать лет, он написал оказавшую большое влияние статью, в которой с одобрением отозвался об этих строках Чандидаса как описании идеальной любви между мужчиной и женщиной: «Как