раздетого и уязвимого парня из леса, из ночи под звездами. Тот, кто когда-то был зимней розой среди груды крыльев с черными перьями. Его пристальный взгляд скользнул по моему лицу, как азбука Морзе, изучая меня. Его дрожащие пальцы скользнули вниз по моей руке.

— Джулиан, ты дрожишь, — выдохнула я, сомневаясь, что он мог услышать меня сквозь музыку, когда моя грудь вздымалась. Несмотря на тревожные нервы, я заметила его, и это успокоило меня.

Джулиан

Фэллон была права. Мои руки дрожали. Я не мог остановить это, эту цепную реакцию всякий раз, когда она была и не была рядом. В любом случае, это больше не имело значения. И, честно говоря, я понятия не имел, что делаю. Мне не следовало приходить в Ночь Суеверий, притворяясь, что помогаю Агате, но мне просто не терпелось увидеть ее после долгого времени. Чтобы найти ее, обыскать Городскую площадь в поисках белых волос и стеклянных голубых глаз. Глаза, которые видели во мне больше человека, чем маску — больше человека, чем язычника. И мое сердце билось свободно, напоминая мне, что в моей груди все еще есть место для чего-то другого, кроме тьмы.

В наших отношениях не было смысла, но когда я стоял перед ней, она видела во мне все то, что казалось слишком запутанным. Она вернула меня к тому человеку, которого я бросил давным-давно. Фэллон смотрела сквозь проклятие, и поэтому я не мог смотреть мимо нее.

Форма ее улыбки окрашивала ночные кошмары в небе, и я не мог дотронуться до нее без дрожи, не видя в ней ничего, кроме редкой девушки, у которой была небесная печать во всех ее деталях.

Сегодня вечером я бросал вызов всему и всем.

Потому что, когда она смотрела на меня так, как сейчас, губы приоткрылись в благоговейном страхе передо мной, в ее радужках плясало любопытство, мне больше не было дела до Ордена или до того, кому она принадлежала. Все, о чем я заботился, когда музыка отошла на второй план, — это попытаться быть здесь с ней.

— Я не очень хорош в этом, — признался я, ослабев. Мои костяшки пальцев задели покрасневшую щеку Фэллон, не заботясь о последствиях. Я выпил яд и потерял рассудок.

Тонкие пальцы Фэллон потянулись к моей маске. Я схватил ее за запястье и покачал головой, прежде чем она смогла это сделать.

Ее губы шевельнулись. Доверься мне, сказала она, но в моих ушах звучала только музыка. Я разжал пальцы вокруг ее запястья, доверяя ей. Потому что, несмотря на все обиды, я хотел сделать одну вещь правильно. Она закатала мою маску снизу, открыв только мой рот. Подушечка ее большого пальца погладила мою нижнюю губу. Прикосновение вызвало волну жара внутри меня.

Мое сердцебиение упало, как бас. Фэллон приподнялась на цыпочки. И ее губы были на моих.

Мягкая, нежная, хрупкая, шок и ужас пронзили меня, потому что я никогда никого не целовал, никогда не хотел этого раньше и не знал, смогу ли я, и реальность убийства ее была ужасающей. Когда она отстранилась, я моргнул. Мои брови сошлись вместе, изучая ее реакцию. Пыльно-розовые губы Фэллон сложились в неестественную улыбку.

Я не убивал ее. Я не втягивал ее в ее страх. Она поцеловала меня. Если сегодняшний вечер — это все, что у нас было, я не собирался тратить его впустую. Я схватил ее за локоть одной рукой, а другой — за затылок. Я притянул ее к себе, пока наши рты снова не соприкоснулись.

И губы Фэллон слились с моими. Мой язык скользнул по ее языку, и, наконец, моя душа вздохнула, а мое сердце вырвалось наружу на линии этого поцелуя, который был на вкус как настоящий. Как одеяло, я почувствовал, как вокруг нас опустилась нормальность.

— Фэллон, — снова крикнул мистер Мерседес вдалеке, приближаясь к нам.

Я схватил ее за руку, и мы помчались по лабиринту. Я оглянулся и увидел ее в кожаном платье, облегающем ее тело, и ее руку, прикрывающую смех, что вызвало у меня улыбку. И моя улыбка казалась неловкой и ржавой, мышцы давно не использовались.

Когда мы дошли до очередного тупика, моя спина ударилась о другое зеркало. Фэллон упала на меня, мои руки уже были в ее волосах, ее губы уже на моих. Наши тела были прижаты друг к другу, глаза зажмурены, вкус яблок разгорался на наших языках, когда мы целовались, пьяные одним и тем же ядом, под одним и тем же сводящим с ума заклинанием.

Мы целовались так, как будто нам не хватало этого всю свою жизнь, губы жаждали, руки хватали, тела сжимались, мой член пульсировал… Мои пальцы впились в ее талию, чтобы притянуть ее вплотную ко мне, когда вся потемневшая кровь в моих венах устремилась к поверхности. Моя свободная рука держала ее за затылок, кулак, полный белых волос. На моем языке я почувствовал вкус полной луны. Одна половина невинности, другая половина разрушения. Снежинка, затерянная в кошмаре.

Голос Кейна плыл вместе с мутным туманом.

Фэллон посмотрела на меня, наше дыхание было прерывистым. — Забери меня отсюда, — умоляла она у моих губ.

Я еще раз потащил Фэллон по лабиринту, когда мое сердце бешено колотилось в груди, мне нужно было остаться с ней наедине, но в то же время я знал, насколько опасно для нас быть пойманными вместе.

О чем я только думал? Это уже было опасно.

Кейн был прямо у нас на хвосте.

Я остановился посреди лабиринта, дымящиеся зеркала окружали нас.

— Фэллон, куда ты пошла? — крикнул Кейн.

Я должен был отпустить ее, и одна только мысль вызвала электрический разряд, пробежавший по моему позвоночнику до кончиков пальцев. Крик в моей груди жаждал вырваться наружу.

Я не мог удержаться. Я не мог отпустить ее.

Зеркала издали трескучий звук, моя теневая кровь заставила паучьи вены поползти по стеклу. В панике я снова схватил ее за лицо, закрыл глаза и прижался губами к ее губам.

— Мне жаль, — сказал я, два слова сломанной судьбы, два слова из моих собственных ненавидящих себя уст, которые вполне могли бы уничтожить меня. Я неохотно отпустил ее руку и скользнул между двумя зеркалами, оставив ее там для Кейна Прюитта — человека, которому, по словам Ордена, она принадлежала.

Тайна Беллами и Сири

— Совсем как я,